Тем временем Алоиса Пимке стошнило в последний раз, и он, кривясь весьма болезненно, выпрямился, отирая рот рукавом. Я отметил, что рукав тот покрыт желтоватыми заскорузлыми потеками – как видно, результатами иных таких же посиделок.

– Не п’шшло, – пробормотал Пимке и отрыгнул.

Приятель Швиммера был человеком, которому прекрасно подходило определение «никакой». Лицо и фигура совершенно не запоминающиеся, один из тысяч ничего не значащих обитателей Хез-хезрона. Светлые, редковатые волосы, бледное, покрытое прыщами лицо, курносый нос, водянистые глазки.

И сейчас эти глазки пялились в меня с неким неуверенным интересом.

– Йоргус? – спросил он, опасно покачиваясь. – Это ты, Йоргус?

Я поддержал его за локоть.

– Сколько лет, братка! – усмехнулся широко.

– П’ставь мне бутылочку, Йоргус, – пробормотал он.

Ни шум, господствующий в комнате, ни состояние Пимке не оставляли мне надежд, что я смогу вот прямо сейчас поговорить о Швиммере.

– У меня малехо деньжат! – крикнул я ему в ухо. – Сходим к девочкам?

– К дев’чкам? – обрадовался тот. – Пшли!

Вскочил, но мне пришлось его придержать, чтобы не опрокинулся на стол. Самому столу, правда, навряд ли бы что сделалось, поскольку владелец рассудительно приколотил его ножки к полу, но мне не хотелось рисковать и обращать на нас внимание остальных посетителей. Впрочем, в этот зал пришлось бы слона ввести, чтобы хоть как-то обратить на себя внимание.

С грехом пополам мы все же добрались до выхода, а мне ведь нужно было не только проталкиваться сквозь толпу, но и тащить за собой Пимке, ноги которого не поспевали за остальным телом.

Наконец мы вышли за порог, на свежий воздух. Если, конечно, свежим воздухом можно было назвать царивший здесь смрад мочи и кала, ведь гости не слишком утруждали себя далекими походами, чтобы удовлетворить свои физиологические нужды.

– Дев’чки, дев’ки, мы идем к д’вчкам, – хвастался Пимке проходившим мимо мужчинам.

Рыжебородый худыш с лисьим личиком и неожиданно трезвыми глазами повернулся к нам.

– А может, с нами? – предложил зазывающе. – Знаю один милый домик…

– Шагай-ка, братка, куда шел, – сказал я холодно, – если не хочешь проблем.

Он потянулся к поясу – видимо, за ножом, но сперва глянул мне в глаза – и, должно быть, что-то в моем лице его остановило. Отступил на шаг.

– Да пусть валят, – сказал он своим товарищам, которые уже начали заинтересованно на нас поглядывать.

Я холодно улыбнулся ему, поскольку не был равнодушен к людям, чувство самосохранения которых не подводило и перебарывало амбиции. Кроме того, не хотелось мне оставлять за собой трупы, ведь Господь даровал мне умение и силу не для того, чтобы я применял их в кабацких драках.

Но как бы там ни было, Алоиса Пимке хватало лишь на то, чтобы путаться под ногами, валиться в грязь и бормотать: «Иде те д’вчки, Йоргус?» Я решил отвести его в гостиницу «Под Быком и Жеребчиком». Понятное дело, я не имел намерения делить с ним свою скромную комнату, ибо это было бы, невзирая на мою человеколюбивую природу, проявлением чрезмерного милосердия. Я рассчитывал, что Корфис запрет Алоиса в кладовой или подвале и завтра я смогу спокойно допросить его, когда он хоть маленько протрезвеет.

Корфис не был доволен, когда я заставил его превратить кладовую в камеру для Пимке. Бурчал что-то вроде: «Мало у вас в Инквизиториуме казематов, что теперь понадобился еще и мой подвал?» – но я пропустил его желчные замечания мимо ушей. В подвал же я спустился лишь следующим полуднем, поскольку желал отоспаться после непростого вечера. Впрочем, Алоис Пимке тоже спал, привалившись к стоящим у стены доскам, и я отметил про себя, что он – человек, не обделенный удачей, поскольку именно удачу, полагаю, он и должен был благодарить за то, что не выколол себе глаза торчавшими из досок гвоздями. Но, конечно, удача могла в два счета покинуть Пимке, если его ответы на мои вопросы меня не удовлетворят.