ПолитИк – это вам не яишня,
Не капустный, простите, листок,
Тут ведь бдительность вовсе не лишня,
Смысл найти можно даже меж строк.
А умище всегда наготове
И скрипит громадьём шестерён…
Жаль, что пусто в душе и в алькове,
И сносился китайский страпон…
Психологический этюд-посвящение
На обломках страны я грущу о потерянном рае:
Был в ходу дефицит, и звенел первомайский хрусталь,
В коммуналках народ жил в довольстве, икру уминая
И читая романы о том, как закаливать сталь.
Трепетала ли я от восторга под речи владыки?
Неизменно стремилась к тому, чтобы выполнить план
И писала доносы, мол, есть тут отдельные фрики,
Носят джинсы они и наводят шпионский туман…
Пусть сбежал от меня комсомолец мой, Вася Залупин,
И молчит телефон с той поры, в рот набравши воды,
Путеводная есть у меня личность светлая – Путин,
Он хорош и лицом, и умом. Подхвативши бразды,
Подарил мне надежду, что всех их замочит в сортире,
Этих жалких паскудников, вставших на торном пути,
Не дающих мне стать величайшей поэткою в мире,
Чтобы с кормчим совместно веслом на галерах грести.
День и ночь я ищу, до кого б докопаться получше,
На кого настучать, возвести помощнее поклёп!
Я на кухне хрущёвской сижу и, насупясь, как туча,
Тычу пальцами в «клаву», запомнили женчину чтоб!
Съели? Вот вам моё, дурачьё, непреложное кредо:
Я не просто лохушка, а сапиенс, полный ума.
Я с утра, как цветок, днём, как солнце, а после обеда
Вплоть до ночи – горшок, и, напомню вам, полный дерьма!
Время войны
Время мира ушло безвозвратно,
К нам приблизилось время войны.
Зло земное умножилось кратно,
Но никто не признает вины.
Десять лет я живу на чужбине
И смотрю, как мельчает народ.
Милосердия нету в помине,
Словно вновь воцарился Нимрод
И, гордясь своей злобой безмерной,
Он возносит её до небес.
Сделав женщину девкой гаремной,
Содомию приветствует бес
И куражится, люди послушно
Погружаются в море греха.
Мне от сплетен и зависти душно, —
Всяк чужие трясёт потроха,
На судьбу бесконечно озлоблен,
Виноватых в несчастьях ища,
И, лесному зверью уподоблен,
Он умеет лишь жрать, да стращать.
Есть в поэтах прискорбная жилка, —
Не желая с собой совладать,
Имярек проповедует пылко,
Что готов даже руку пожать
«Конкуренту» на творческой ниве,
За спиною имея стилет…
Мало смысла в таком коллективе,
Уваженья к завистникам нет.
Уважения нет к говномесам,
Нет приязни к убогим лжецам,
К лизоблюдским чужим интересам
Нет эпитета, кроме как «срам».
Пусть на Родине славят Нимрода,
Небесам зло недолго терпеть.
Схлынут в Лету поганые воды,
Обретут ненавистники смерть.
Четверговый закат
Догорел закатный ворох
четверговых облаков,
звёзды вспыхнули, как порох, —
мириады сороков.
Осень, крадучись, тихонько
забирается в сады,
до зимы ещё долгонько, —
листопады и дожди.
Кисло-сладкое сомленье,
пряный ветер, сизый дым,
непорочное мгновенье
перед часом золотым.
Серебрится лунный серпик,
режет бархат вековой,
сердце ждёт, молчит и терпит,
погружённое в покой.
Хлынет утро водопадом,
лист сорвётся на траву,
раем дней, сомнений адом,
сколько ссужено, живу.
Не вернётся миг заветный
первозданной тишины,
где младенчески-безлетны
чувства чистые скромны.
Брожение
Внизу – власть тьмы, а наверху – тьма власти.
Конечности не спросят с головы.
Брожение в рядах козырной масти,
Все постулаты прежние мертвы.
Вот так всегда: где тонко, там и рвётся,
И застревает в горле жирный кус.
Как медный таз затмить не может солнце,
Так стать героем не сумеет трус.
Убогий смысл перекосил желанья,
Назад идти – споткнуться и упасть.
Продажный век похерил дарованья,
Остались только ненависть и страсть.
И, словно аспид, страх ползёт по коже,
И ядом напиталась даже твердь.
Кругом позор, предательство и рожи