Как все рабочие люди отец любил выпить, в свободное от работы время. Но маме это все равно не нравилось, как любой женщине и он, не желая ее обижать лишний раз и выслушивать упреки, искал «нестандартные» пути удовлетворения своей жажды. За десять километров от поселка, в небольшой деревушке Бушариха, где я и родился, проживала моя бабушка по линии матери Прасковья Павловна – женщина пожилая, но с трезвым мышлением и хорошим чувством юмора. Кстати сказать, с этой бабушкой мне реально повезло – она любила меня так, как только может любить бабушка и никто другой.

Так вот, как то под Новый год глава нашего семейства предложил мне съездить с ним на лыжах в лес за елкой. Я, не зная его коварного замысла, конечно, согласился. Надо сказать, что этот праздник для меня был самым главным. Нарядная елка дома, обязательные подарки для детей придавали этому событию особенную значимость. Прекрасное настроение появлялось уже в преддверии праздника. А мой день рождения, например, никогда вроде и не отмечали, даже вообще забывали порой, включая и меня самого.

Мы долго ходили по волшебной чаще. Огромные березы, сосны и ели стояли украшенные снеговыми шапками в какой-то чарующей тишине, присущей только лесу. Через кроны деревьев еле пробивался свет, тем более что день выдался пасмурным. Снега в те времена в лесу всегда было много, и он был достаточно глубоким и рыхлым. Поэтому и я, и отец были на лыжах, привязанных к валенкам веревками. Тогда мы даже и не знали о существовании лыж с ботинками и специальными креплениями.

По ходу движения мы почему-то неизменно приближались к Бушарихе, хотя лес там был не хуже и не лучше, чем прямо за поселком. Даже когда нашли подходящую елочку, то рубить ее сразу не стали, а попали прямо к родной бабушке. Мол, срубим на обратной дороге. Так заверил меня отец. Естественно, мы оба замерзли, тогда все зимы были морозными, не то, что сейчас. Само собой разумеется, что Юрий Логинович попросил у своей тещи «напитку для согреву», зная, что у бабки самогон всегда водился.

Жила она одна – дров привезти, наколоть приходилось просить мужиков, а они брали плату только «напитком». Как «правильная» теща, немного поворчав для порядка, но без особого сопротивления она сдалась и принесла бутылку первача. Отец, выпив залпом 150-200 граммов, подобрел, много шутил, а затем вышел на улицу покурить. Бабка, зачем-то ушла на минутку в комнату, и я на кухне оказался один. Между тем, в стакане оставалось немного самогона, и я глотнул остатки крепкого первача, полагая что «никто не узнает и не заметит». Так я впервые попробовал алкоголь….

Наш отец к подобному «действу» подходил очень строго, и своим детям внушал не прикасаться к крепким напиткам вообще никогда, называя их ядом. Кстати, при таком воспитании до двадцати пяти лет я выпивал очень и очень редко, отдавая предпочтение спорту. А в тот день, для моих одиннадцати лет глоток бабкиного зелья оказался перебором. Когда шли на лыжах домой, я – позади отца, помню, как искрился и скрипел под лыжами предновогодний снег, видел спину отца и какие – то круги перед глазами, которые приближались, множились и вертелись вокруг меня. Голова кружилась вместе с ними, и в конце концов я упал, воткнувшись в глубокий снег. Освободить ноги от лыж я не смог, кричать – тоже, да и руки совсем не слушались. Хорошо, что отец обернулся, увидел меня «в позе напуганного страуса», вытащил из сугроба и водрузил, словно кулек с песком, себе на спину вместе с лыжами. В общем, за елкой он съездил на следующий день и без меня. И я так и не понял – заметил он причину моей «чрезмерной усталости» или нет, но наказания и даже разговора на эту тему не последовало….