– Ой! Боженьки, никак утопли? – пронесся над рекой женский не то вскрик, не то всхлип.

Но через мгновение, взломав сияющую на солнце поверхность бешено мчащейся воды, головы показались на поверхности. И еще два раза поднимался кулак прыгнувшего следом седого мужика для удара, прежде чем выдающийся в реку камышовый мысок скрыл обоих недавних напарников от любопытных глаз зевак…

Семен волоком вытащил бездыханное тело связчика на мелководье и, не дав себе даже секунды отдыха, запалено дыша, бросил его животом на свое колено. Витька выворачивало наизнанку. Он натужно кашлял, жадно хватал раскрытым ртом воздух и то и дело извергал из себя ангарскую водицу. Горин посадил его прямо в воду и без сил завалился спиной в мелкую, по щиколотку, взбаламученную грязь. Тяжело дыша, смотрел сквозь мокрые ресницы на проплывавшие в белесом мареве облака.

– Сеня… не забуду… по гроб… – хрипел Витек.

Семен все никак не мог надышаться. Становилось зябко.

– Сеня… что хочешь… век воли не видать! Деньги твои… отдам… бля буду!

– Оставь себе, – медленно поднялся Семен и стянул с плеч намокшую тяжелую куртку. – Купишь гармонь, – усмехнулся он сквозь зубы. – Ты что за руки хватался, мудило? Хотел обоих утопить? Еле вырубил. Все костяшки о твою бестолковку разбил, – Горин посмотрел на опухающую правую руку, пошевелил пальцами. Витек мелко вздрагивал. Губы его сочились сукровицей, нос опухал, под глазами разливалась синева.

Семен покачал головой и криво усмехнулся.

– Красавец, – и похлюпал на берег, таща по воде куртку.

Подбежавшие очевидцы происшествия бросились к Куролесову. Загалдели, склонились над ним, толкаясь и мешая друг другу. Лена голосила пронзительно, на весь берег. Думала, второй мужик утонул. Замерла на миг, обнимая Витька, а потом вдруг бросилась к Семену. Упала, запнувшись о камень, схватилась за лодыжку.

– Родимый… век буду молить… спаси тебя Господь…

– Что с ногой? – присел перед ней Семен.

– Поболит и перестанет, – сквозь слезы улыбнулась Лена.

Семен поднял ее на ноги, отряхнул ладонью мокрый, облепленный песком и сухими метелками камыша сарафан и легонько подтолкнул к сидящему на сухом Витьку.

– Иди-иди, Елена, – попросил негромко и пошел от людей по берегу, вниз по течению.

У скопления больших гладких валунов разделся, оставшись в одних синих "семейных" трусах. Зябко повел плечами, согреваясь на солнышке. Выжатые носки, рубашку, тельник и куртку развесил на кустах. Раскисшие кроссовки нанизал на обломанные ивовые сучки.

Поблескивая на солнце, бурлящий поток с легким журчанием омывал группу выдвинувшихся в реку валунов. На нагретом полуденным жаром камне, обдуваемый отгоняющем гнус ветерком, сидел седой тридцатилетний мужик, выглядевший на все пятьдесят. Он опирался темными раздавленными работой ладонями о колени и спал. Голова упала на грудь. Над его серебрящейся на солнце макушкой замерла стрекоза. Семен улыбался во сне, ему снилась мама. Мама, которую он не видел никогда в жизни, но сразу признал. Она была молодая, красивая и очень походила на Арину. Такая же светленькая и зеленоглазая. И Сеня Горин знал, что он наконец-то вернулся…

Чуть в стороне от воды, на большом плоском горячем камне подсыхали аккуратно разложенные, заработанные тяжким трудом купюры. Под легким ветерком шелестела страницами новая трудовая книжка. И выгибалась подсохшими краями справка об освобождении с расплывшейся фиолетовой печатью.

Отдыхал я как-то зимой в поселке Подозерский, что под Иваново. У меня много родни по материнской линии в тех краях. Есть такой дядя Юра. Охотиться и рыбачить любит – страсть!