Набултыхавшись вконец, усталые посудомои вылавливали из котла массы алюминия и в огромном дуршлаге в виде дырявого противня добивали кипятком из душевой лейки. Последующая партия нержавеющего металла повторяла тот же путь. Отмытость выявлалась легко: не просчитывая последствий, дежурный втискивал в глубину пышущей жаром груды железа ладонь, извергался нецензурными глаголами, тут же выдёргивал наружу ошпаренную клешню с нащупанной ложкой. Без умолку поминая нечисть и загробный мир под попустительством знаменитой явойной матери, пальцем тёр углубление лопатки и, не осязая признаков жирности, давал добро на сушку всей партии. Ах… этот дикий техногенный мир!..

Казанки и миски шли потоком. Час за часом мойщики перебирали тысячи посудин, перекладывали с ванны в ванну партию за партией. Вычищая и скобля, меняясь местами, заламываясь в позах, согнутые в три погибели солдаты пыхтели над котлами во всю мочь. Руки раздувались от кипятка, ноги в набухших от сырости сапожищах разъезжались по засаленному полу, тело ломили отупляющие движения, пот хлестал ручьями… но вопреки дьявольскому процессу участи покорные душары ещё подбадривали друг друга россказнями, байками и анекдотами.

Адский конвейер замирал лишь на пять минут в час, пока устраивался перекур. Выйдя на волю, думали отдохнуть, но отсыревшие сигареты совокупляли новые пытки. Раскочегарить сырой табак не хватало лёгких. Пересидев на воздухе, мойщики вертались в душегубку и отдавались телесным истязаним сызнова. Вспоминать страшно!

Говорят, что от работы кони дохнут – если бы кони ходили в наряды в моечный цех, вокруг столовки стопроцентно возвышались бесчисленные отвалы конины…

По завершении чистую посуду собирали в стопки и несли на просушку. При любом раскладе, всегда успевали закончить за час-полтора до следующего приёма пищи. На обед, мечтали, чтобы заботварили что-нибудь вкусное. Не для радования желудка, а общей пользы дела. Больше будет съедено на очередном приёме пищи, значит, проще с мытьём, и соответственно меньше ишачить наряду.

С одной стороны, от несметного количества посуды никуда не деться, казалось бы, но когда курсантам давали наипротивнейший клейстер и бигус с волосатыми шкварками сала – огромное количество мисок возвращались в мойку нетронутыми. Жирный плюс наряду. Впрочем же, и так приходилось полоскать непомерную груду столовых приборов. Если есть на свете ад – это в мойщиках наряд!

После ужина изможденцы собирали оставшуюся волю в кулак и на эмоциях управлялись как можно скорее. И наряд к концу подходил, и мечтали успеть подольше поспать. Получалось два-три желанных часика…

Слов не подберёшь описать, какой жуткий отходняк ловили измученные конечности в сладостную минуту завершения ночного штурма, а доставка измождённых тел в казарму доставляла ублажение. Изнемогший организм с удовольствием вторил натасканные постоянными тренировками движения, шаг чеканился живостью пионерского актива. Скорее бы уйти от проклятой столовки, скинуть сапоги, размотать портянки и… забыть обо всём на свете.

Знают хозяйственные службы Советской армии, как показать наглядно, что муштра на плацу ни в какое сравнение не идёт наряду в моечном цеху! В казарме переоденешься в чистую форму, присядешь с устатку, откинешь ноги, вскинешь голову – житуха клейстером вкусным кажется! Пардон, девчата… конечно же, липовым мёдом!

После сдачи каторжных бастионов рота познакомилась с местной помывочной. Одна и приятностей в армии, когда: «Рота, на помойку, становись!» Рота выстраивалась и нас отправляли с песней в баню «на помойку»…