Затем я высказался в том смысле, что бы мы сейчас не услышали, больше, чем 1200 евро Денис за свою работу не получит.
Денис, не торопясь, откинулся на спинку стула. Я испытывал к Денису чувство любви, я писал об этом. Но сейчас было совершенно очевидно – моё чувство было совсем безответным. Трагичный дизайнер меня не любил.
Денис немного подумал.
– Давайте деньги, – сказал он.
Тут слово взял Димитров.
– Денис, если у нас так всё складывается… Нам бы расписку тогда…
– Хорошо, пошли.
Мне очень не понравился ни тон Дениса, ни его решительность. Было совершенно ясно, что после расчёта обязательно будет продолжение истории.
Мы вернулись в книжный, Денис написал расписку и с нехорошей улыбкой протянул её Димитрову. Когда Змитер протянул руку, чтобы её взять, рот Дениса из улыбки искривился в гримасу, он задрал руку с распиской вверх на весь свой двухметровый рост и сказал:
– Сначала деньги.
Димитров достал из внутреннего кармана деньги, протянул, не считая, Денису.
Денис, так же, не считая, принял деньги и отпустил расписку с больше чем двухметровой высоты. Расписка красиво закружилась в воздухе, самолётиком отлетела к стеллажам и замерла на полу.
– И что, ты думаешь, что ты прав вот сейчас? – спросил Димитров.
– Я думаю, что не прав ты. Вот с этим, – Денис указал на меня. – И очень скоро я докажу это вам обоим.
– Ты нам угрожаешь, Денис? – спросил я.
Денис ничего не ответил мне. Он только сверху вниз, почти в упор посмотрел на меня взглядом, в котором по-прежнему не было любви. Сложил, не отрываясь от меня, деньги в карман. И пошёл на выход.
– Пока, буратины, – на прощание сказал Денис. – Точнее, до свидания.
13.
В жизни почти каждого человека есть знакомый, который отбывал срок наказания в тюрьме.
У меня тоже такой знакомый был и звали его Павлик. Павлик Фашист.
Мы встретились морозным утром с Павликом около его автосервиса, мне нужно было взять у Паши кое-какой инструмент, сейчас Фашист открывал ворота в гараж. Ворота не открывались.
Павлик подышал на дырку в замке, потом попытался сунуть ключ.
– Не лезет, – Павлик был раздражён. – Внутри растворителя сколько угодно. Пырснул – в два счёта бы разморозилось.
Фашист постучал по воротам.
– Тама. А сейчас чего делать – не представляю.
Павлик отошёл от ворот и в задумчивости потер подбородок.
– А ты разденься по пояс – и прислонись, – дал я совет. – Отогрей.
Павлик оглянулся на меня:
– Дело говоришь, – сказал он. – Только я – директор, не пристало директору голяком на улице стоять. Давай лучше ты, м? Я твои вещи подержу?
– Не, Паулик, – ответил я. – Я теперь тоже директор. Мне тоже не пристало.
– Это чего это ты директор? – Фашист достал из кармана скрепку и стал ею выковыривать лёд из замка.
– Книжного магазина. В Троицком предместье.
– В Троицком, – сказал Павлик, сосредоточено работая скрепкой. – Лавка, поди, какая-нибудь на три квадрата. В Троицком аренда дурная.
– Восемьдесят два, – сказал я.
– Что восемьдесят два?
– Квадрата.
Фашист, у которого ключ, наконец, забрался в нужное отверстие, замер, так и не повернув его.
– Вы идиоты, – немного подумав, сказал он. Затем, наконец, Павлик сделал несколько движений ключом, замок открылся, Павлик толкнул ворота и повернулся ко мне:
– Прошу!
Я вошел в ангар павликовой станции и огляделся. Три подъемника, яма, тумбы «Спутников», в которых слесаря хранят свой инструмент. Не бедно.
Павлик остановился перед тумбой с инструментами, поковырялся, вынул ключи, которые мне были нужны для ремонта и отдал.
– А ты чего сегодня делаешь-то? – внезапно спросил Павлик.
– А что?
– Ну как – «что?» Сегодня четверг.