Сквозь серость восприятия пробилась строптивая мысль. Одна. Твердила она, мол, нечего лежать, надо бежать, прочь из казармы, как можно дальше. Надо скрыться, спрятаться в сопках там, куда не долетают никакие звуки. Но скоро и она растворилась в общей серости, тело вновь отказалось мне повиноваться, его всецело поглотил звук, мощный, сильный заунывный.

Боль стала невыносимой, сознание, не выдержав пытки, покинуло бренное тело. Лишившись рассудка, в беспамятстве, я катался по полу, разбрасывая покрывала. Не понимая, что делаю, стянул китель, оторвав половину новеньких блестящих пуговиц, за ним последовала тельняшка. Оставшись в гидрокостюме, затих. Накатила волна блаженства, порожденная пониманием того, что пока сознание не вернулось, не вернется и пытка.

Недолго длилось спокойствие. Чувства воротились, с ними вернулись и мучения. Боль напомнила о себе, но ослабела она, будто свыкся я с нею, сжился, смирился. Будто стал частью ее, будто мой голос также влился в сводный хор плача, в песню, витающую над затерянным побережьем.

Окошко в дальней стене, застекленная его часть, сквозь которую в комнату проникал пепельный свет, быстро, да буквально на глазах потускнело. Вслед за сгущающейся темнотой появилась первая разумная мысль. Превозмогая боль, в сознании блеснуло: «Надо зажечь огонь, согреть помещение, съесть надо что-нибудь, попытаться восстановить силы. Ведь страшный звук не умолкает, продолжает изматывать меня, а мне с ним еще бороться и бороться…».

Разумная мысль, правда, ее разумность тело не оценило. Оно лишь укуталось плотнее и предприняло наивную попытку уснуть. Странно, но у него получилось. Забылись страхи, затихли звуки, все растворилось в блаженном беспамятстве.

Маячный поселок

Утро порадовало теплом и уютом. Горящие сосновые дрова согревали, дым, насыщенный ни с чем несравнимым ароматом смолы, витал в воздухе, клубился, собираясь в небольшие кучевые облака. Сквозь них просачивался слабенький мерцающий свет, указывая на то, что там, совсем недалеко от меня, печка, что в ней полыхает огонь.

Ситуация менялась. Ощущение домашнего уюта угасало, его становилось все меньше, исчезало оно. Дым, наполнявший комнату, напротив, густел. Лишь небольшая его часть лениво вытекала через щель в неплотно закрытой двери, остальная же едкая взвесь скапливалась внутри помещения, наполняла его. Облако, висящее под потолком, становилось плотнее, опускалось оно все ниже. Вне всякого сомнения, совсем немного времени пройдет и не смогу я разглядеть ни печку, ни удивительный огонек, что согревал меня.

То, что видели глаза, вылилось в печальный монолог:

– Так и случится, – послышалось невнятное мое бормотание, – исчезнут окружающие предметы, растает уютное помещение, а затем не останется вообще ничего. Ни огонька, ни комнаты, ни меня. Все поглотит клубящееся дымное облако…

Искоркой в густеющем дыму блеснула мысль – я вдруг понял, что это не сон, это реальность, и в этой самой реальности я задыхаюсь! Воображение, которое не могло не отреагировать на происходящее, быстренько изобразило чьи-то сильные руки, пальцы, что сжимают горло, не позволяя дышать. Оно быстро угомонилось, но созданное ним видение не пропало. Именно так, я на самом деле видел склонившегося надо мной незнакомца, видел его туманное лицо! Видел нос с горбинкой, шрам, пересекающий левую щеку, черную щетину, наверняка он давно позабыл, что такое бритва. Физически чувствовал пронзительный взгляд холодных темных глаз. Страшный взгляд, страшных глаз, знакомых глаз…

Видение растаяло, давая возможность поработать разуму. Глаза напряглись, кое-как, им удалось разглядеть очертания двери. Руки уперлись в пол и, преодолевая упорное сопротивление ног, запутавшихся в тканевом капкане, потащили тело к выходу, туда, где чистый воздух, где спасение.