О солнце, солнце и крылья, и бессильный тёплый закат!
Прозрачные капли дождя смывают ваш след.
Где ты, моё счастье? Вечерние звёзды глядят,
А я лишь глаза и голос, лишь тень, когда тебя нет.
Отбой
Играй же, гуди в саксофон, солдат,
Одну – лебединую – песню!
Пускай кандалы маракасом гремят,
Ты с песней повязан – вместе.
Ты с песней останешься над рекой,
Пусть ноты теченьем сносит:
Любовь обещала тебе покой,
И с музыкой вместе – бросит.
Бумажные клятвы плывут в закат,
С бумажной мелодией – тонут.
Шути, саксофон, не зови назад,
Отставить, мундир, поклоны!
Играй же, солдат, не смотри, забудь!
Спина не услышит взгляда.
Закату осталось моргнуть, шепнуть,
Стереть всё, что в нём – не надо.
Я привыкла
Песня
Неба синь облака стянут проседью,
Зацеловано солнцем прощание.
Я привыкла вспоминать тебя осенью:
Яркой осенью странно отчаянье.
Я привыкла.
Пышной осенью даже не спросим мы,
Разве может быть голод по нежности?
Я привыкла вспоминать тебя осенью:
Слишком больно ведь – среди снежности.
Я привыкла.
Листья лягут надеждой и росписью,
Что тепло – навсегда, до скончания.
Я привыкла вспоминать тебя осенью:
Среди шелеста легче молчание.
Я привыкла.
Легче тёмной души безголосие,
Легче спрятать, чтоб ветры не сглазили.
Я привыкла вспоминать тебя осенью.
И потом умирать вечно. На зиму.
Я привыкла.
Я привыкла.
Отчаяние
Бессильно поникнет вой,
Сирены плач вдалеке.
Ей не отвечай тоской —
Держи этот звук в руке.
Держи Ариадны нить:
Когда смерть откроет пасть,
Он будет про жизнь звонить,
Он жизни не даст пропасть.
Держи, вспоминай, звучи,
Да хоть как сирена вой!
В кромешной глухой ночи
Кричишь – значит, ты живой.
На дне
Черновик
Я снова опоздала жить.
Всё лишь играя, всё на пробу,
Я поучусь ещё немного…
А уж самой пора учить.
Ну где та самая весна?
Теперь – пусть будет снова двадцать,
Я буду жить её стараться
И набело, и добела!
Но нет второй, и третьей нет,
И в поисках пропало лето.
Попробовать бы осень где-то,
Пока не сдуло рыжий цвет!
Тихонько трогаю ногой,
Не холодна ль уже водица:
Ведь осень может приключиться,
Пока я занята игрой.
Но нет. Зачем душой кривить?
Жизнь не приходит понарошку.
И я стою под снежной крошкой.
Я просто опоздала жить.
Доза
Коридоры сиянья сжимаются, жгут
Белым.
Поломались лучи, и воткнулись, вошли —
В тело.
Ни дышать, ни смотреть – режут грудь и глаза
Слёзы:
От бедра, не спеша, надвигалась Она.
Поздно.
Поздно! Бегать и ждать, умолять и громить
Двери.
От бедра, через свет – чёрный шлейф за собой
Стелет,
Чёрным псом настигает, дыханье живых
Слышит,
Оглушает, сминает, впивается в кровь —
Выше…
Выше звёзд, выше света и глубже ножа
Вдоха!
Изнутри давит уши, и глушит, и рвёт
Грохот,
Распадаются клетки, кричат, кормят тёмного пса
Болью,
Улыбаясь, Она ловит вдруг поцелуй
С солью.
Выпивает, и вновь – не касаясь полов
Белых,
От бедра… чёрный шлейф… скучный труп позади.
Целый.
Глаз дракона[1]
Звенит тишина в стакане
И выжившая цикада.
Вторая волна цунами
Ещё не дошла из ада.
Вторая стена тайфуна
Невинно стоит у края.
Звенят арматурно струны,
Асфальт на деревьях тает,
Дома распахнули груди,
Машины плывут в отливе.
«Всё так же» уже не будет,
Всё так же – на миг застынет
Обманчивым, ярким штилем,
Картиной из пасторали.
Мы бурю уже забыли.
Мы бури ещё не знали.
Глядит она мёртвым Оком,
Смеются фронтов ресницы:
Как люди ползут из окон,
Как снова запели птицы,
Как скалятся мародёры,
Священник поёт средь сора…
Волною второю стёрло
«Мы выжили среди шторма!..»
Полнолуние
Слепну. Я слепну.
Врачи говорят: «Не знаем».
Громко врачи говорят: «Закрывай! Загадка».
Просто они прогуляли те пары.
Знаю.
Знаю, жалею.
А врач не жалеет.
…Гадко.
Серая темь сквозь глаза заползает в душу,
Серенькой радостью светит ещё.