Олег старался внимательно слушать своего ученика. Но иногда терялся в обрывках его фраз, в сумбурности мыслей. Главной посылом было то, что Май хотел творить. И для этого ему нужно было услышать только одно: «Дерзай, парень!» Это нормально – пытаться что-то создать самому. Нет, даже не так. Как это прекрасно, что у него есть такое стремление. И как это похвально!

– Вот смотрю я на тебя и узнаю себя в твоём возрасте, – единственное, что нашёлся сказать Олег.

Ему хотелось верить, что в четырнадцать лет он был наполнен теми же чистыми, возвышенными мечтами. И что им двигала та же любовь к музыке, с теми же сомнениями и робкими шагами, а не желание быть просто модным рокером, который обязательно должен играть в музыкальной группе.

Когда Май заканчивал восьмой класс, он пришёл посмотреть на последний звонок выпускников. Ребята подготовили программу выступлений, куда входили театральные сценки, пение, танцы и игра на гитаре. Он заглянул послушать музыку. Любая минута, посвящённая его увлечению, была для него бесценной. Мальчик пришёл, когда зал был ещё пуст, и занял место во втором ряду. Помещение было украшено красно-белыми шарами, плакатами, мишурой. Май ничего этого не видел. Он смотрел на сцену широко открытыми глазами, сгорая от нетерпения.

Когда актовый зал стал наполняться народом, он начал беспокойно дёргаться и елозить на стуле. Ему казалось, что торчащие перед ним учительские головы, шумные соседи, галдящие школьники будут мешать внимать тому, ради чего он здесь. И Май крутился, оглядывался по сторонам, недовольно и непроизвольно гримасничал, ища глазами более подходящее место, на случай если станет совсем тесно и многолюдно.

Наконец представление началось. Первым был спектакль, затем – чтение стихов, выступление танцевальной пары, и вот на центр сцены вынесли стул, следом вышел молодой человек с гитарой. От волнения у Мая вспотели ладони, пересохло во рту, от возбуждения его забила мелкая дрожь. Он всегда испытывал нервное напряжение, когда дело касалось его страсти. Выпускник, долговязый юноша с длинными, изящными пальцами, склонил голову над гитарой и легким движением заскользил по грифу. Музыка, словно вспышки света, стала выскакивать из-под его руки. Май сжал кулаки. Он чувствовал ревность к тому, что слышит, что видит. Ревность к музыке, к музыкальному инструменту. Ему стало невыносимо сидеть в этом зале, слышать игру, замечать десятки глаз, устремлённых на исполнителя. Он задёргался на месте, порываясь уйти, но каждую секунду откладывал это решение. При этом нервничал, закусывал и слюнявил прядку своих отросших волос. Было ощущение, что перед ним разыгрывается сцена невидимого для других действия, настоящая драма для его ревностного сердца.

И наконец он поднялся, протиснулся сквозь толпу и духоту и выскочил из зала. Май даже не бежал, а летел по ступенькам вниз. В ушах стоял звон аплодисментов, ему надо было успокоить своё волнение. Казалось, голова сейчас лопнет, глаза не видели под ногами опоры. Не упасть бы! Как же страстно он хотел быть там, на сцене! Он играет лучше, он знает это точно. Никто не может чувствовать музыку так, как он. Каждое её движение, каждое её дыхание. Ведь музыка была для него живой субстанцией, она могла с ним разговаривать без слов. Эта интимность, которую Май ощущал с ней, была сильнее, чем открывшаяся интимность его тела.

Сексуальное влечение: бестолковое, неосознанное, не испробованное, не облачённое в какую-либо телесную форму – шаг за шагом заполняло его мысли, и в новом учебном году Май пришёл в школу, подогретый и наполненный этим влечением. Сейчас он чувствовал отчуждение от сверстников ещё сильнее, чем когда-либо. Он с жадностью наблюдал, как школьницы кокетничают с ребятами. Как мальчишки-подростки хорохорятся под девичьими взглядами.