Однако абориген сразу озадачил Сергея еще больше.

Он тут же выплеснул водку, будто простую воду, даже не понюхав, но принялся с восхищением разглядывать копеечный сосуд со всех сторон.

– Мягкий стекро! О, Исида! Чудо!..

Ошарашенный увиденным, Дрофеев хлопнул свою «рюмку», даже не занюхав ритуально «карденовским» рукавом…

Утро встретило путешественника не благословенной тишиной, обычно нарушаемой лишь плеском волн, а шумом полноценного восточного базара. Причем не за окнами отеля или туристического автобуса, а непосредственно над ухом.

В непередаваемой какофонии смешались звуки многоголосой гортанной ругани, звон металла, блеянье баранов, рев ишаков и даже какая-то заунывная мелодия.

– Кого это нечистый принес на мою голову? – простонал Дорофеев, пытаясь зажать ладонями уши, но помогло это мало.

Ладно бы он проснулся свежим и умиротворенным, готовым возлюбить этот мир, как все последние дни, так нет… Неудачно принятая внутрь на солнцепеке «микстура» усугубила последствия подводной охоты, и голова теперь трещала не хуже грецкого ореха, зажатого между дверью и косяком. Кто бы мог подумать, что эффект окажется таким смертоубийственным? Эх, знал бы, где упасть…

А базар (во всех смыслах) за тонкой брезентовой стенкой тем временем набирал мощь. Видимо, его участники, как это бывает на Востоке, старались перекричать друг друга и все вместе в этом очень преуспели, напоминая рок-концерт в самом разгаре. Разве что тот хотя бы минимально имел какой-то ритм и зачатки гармонии, а этот базарный рок проистекал прямиком из первобытного Хаоса.

– Заткни-и-итесь!.. … …!!! – прорычал бизнесмен, выбираясь из своего убежища. – Какого хрена!!!

Зрелище, открывшееся ему, не просто потрясало.

Вокруг палатки, еще вчера одинокой, собралось неисчислимое множество собратьев давешнего аборигена, от голопузой годовалой соплюшки до седоголового старика с длиннющей бородой из трех волосинок. Мало того: пришельцы привели с собой всю свою живность, за спинами толпы уже виднелись остовы спешно сооружаемых жилищ, а берег кишел разномастными суденышками, слепленными «из того, что было». И, естественно, непременные спутники человеческих скоплений – грязь, вонь и прочие прелести… О дикости и первозданности теперь предстояло забыть.

– Привет, брат! – лучезарно улыбаясь, выступил вперед расфуфыренный в нечто разноцветное индивидуум, в котором Сергей с огромным трудом опознал своего вчерашнего спасителя. – Вербрюд хочешь? Папирус хочешь?

Дорофеев не верил собственным глазам.

Голодранец, которого он помнил облаченным в одну лишь повязку, обматывающую торс от бедер до ключиц, и то напоминающую половую тряпку не первой свежести, теперь щеголял в просторных пестрых одеяниях, щедро усыпанных желтыми бляшками, цветом подозрительно смахивающими на его, Сергея, «печатку» престижной двадцатидвухкаратной пробы[5].

«Ну, приподнялся, пацан… Неужто с моего стакана?»

– Мягкий стекро! – словно подслушал его мысли паренек. – Родка хочешь? Зорото хочешь?

– Ты!.. – наконец выдавил из себя разъяренный путешественник. – Какого х… – Он махнул рукой в сторону растущих не по дням, а по часам сооружений, уже непоправимо изгадивших вид на когда-то девственно чистый берег: – Вам тут х… ли надо?..

– Хури надо… Хур надо… – затараторили на все лады собравшиеся, ослепляя улыбками не хуже фотовспышек. – Хур нада…

– Ага! – важно кивнул нежданно-негаданно разбогатевший рыбачок. – Хургада…

Шар огня завершает свой круг надо мной.

Я иду и иду, в край, обретший покой.

И уходит жара, ноги месят песок,

Из оставшихся сил я бреду на Восток.