Старуха та и была никакая не старуха, а переодетая Марфа, дочь купцова, а внучкой своей она назвала Володю, сына.
Какое-то время еще прятались так, а потом муж Марфин объявился, переправил тестя с семьей и сыном малым на свою родину, да и остался на чужбине с Марфой.
Любили друг друга очень.
Убили его, она скиталась долго, потом пришла и сдалась, сама, срок отбыла, как-то документы новые выправила, про семью сказала, что погибли все, включая маленького Володю.
Перед войной выпустили.
Воевала, даже награды имеются, партизанила. После войны опять ее забирали, но выпустили через год, жила какое-то время там, где сказали, а как разрешили уехать куда хочешь, так и уехала.
Получила весточку окольными путями, давно, перед войной еще, что все живы.
И все боялась сама искать, чтобы беду не накликать, так и прожила жизнь одна-одинешенька.
– Дедушка Володя всю жизнь найти тебя хочет, плачет, везде подавал запросы. Бабушка, поедем с нами, хоть на старости лет поживешь хорошо. Дедушка не смог приехать, у него сердце, поехали, бабушка!
– Ехать ли? – смотрит на участкового старуха.
– Поезжайте, Наталья Евп… Марфа Савватеевна.
– Наталья я, че уж… век с этим именем прожила. И то поеду, а вы уж за моими присмотрите…
Она вернулась через три месяца, надела обычные ремки и пошла привычным путем, с козой и собакой, к ожидающим у ворот петуху и коту.
– Чего вернулась-то Наталя, – спрашивают старухи, осмелели как-то, заговорили, да и она враз посветлела лицом, будто гору с плеч скинула, – нечто плохо приняли?
– Да хорошо приняли, хорошо. Плакали, отпускать не хотели, да я не могу там… На полвека бы пораньше хотя бы. А так нет, не могу… я домой хочу.
– Сын-то как, сын?
– Хорошо сын, плакал очень… Седой, старик уже. Я ведь его двухгодовалым мальчиком отдала, эх… Все хорошо, и сын, и внуки, и правнуки. Им хорошо, значит, и мне хорошо.
Здесь век доживать буду, на родине.
Ушла старуха тихо, во сне, как жила, так и ушла.
Убирая в ее, оказавшемся таким чистеньком, домике, женщины нашли внутри деньги, которых хватило на достойные похороны, и шкатулку с драгоценностями, завещанную сыну Володе и его детям, внукам и правнукам.
«То все мои драгоценности, то папенька дарил, то крестные, то супруг любимый.
Мне носить было некуда, пусть потомки носят».
Такое письмо написала старуха.
Участковый все это торжественно потомкам и вручил, а старуху схоронили дома, на родной земле, как и завещала.
Обещали потомкам ухаживать за могилой, и обещание то сельчане сдерживают по сих пор. Она тоже история села, края, страны.
Беги
Яна бродила тихонечко, недалеко от дома.
На улице было по-осеннему холодно и сыро, подкрались незаметно сумерки, надвигаясь, будто большая темная кошка, на мягких, пушистых лапах.
Яна устала и замерзла, она очень хотела домой, принять горячую ванну, попить чая с лимоном, да и вообще…
Яна хотела домой, в свою квартиру.
Но нельзя пока.
Яна обещала Сашке…
Девушка села на лавочку у соседнего дома и принялась гипнотизировать взглядом окно родной кухни.
Окно светилось теплым, желтым светом, манило к себе знакомыми очертаниями абажура и шторами в цветочек, которые сшила Яне бабушка.
Наконец тренькнул телефон, смс от Сашки.
Яна уставилась в экран, ничего не понимая.
Вот хлопнула дверь подъезда, но это был… Сашка. Он озирался по сторонам, потом увидев одинокую фигурку на скамейке, быстро подошел к ней.
– Малыш… понимаешь, мама решила остаться у меня… у нас на ночь, сказала, что ей так уютно, а утром она уедет к Светке, а от нее уже домой.
– Саша, а как же я?
– Малыш, а ты можешь у Тани переночевать, пожалуйста, ты же понимаешь… у мамы сердце, я не могу вот так… Мне надо ее подготовить. Ну, я побегу, сказал маме, что сигареты закончились, люблю тебя.