Кахтанидов обычно называли йеменитами, по названию самой процветающей южной провинции – мы в дальнейшем тоже будем именовать их так.

Представители другой ветви, согласно преданиям, вели происхождение от Аднана, потомка Исмаила, и населяли более северные регионы Аравии, включая Хиджаз – провинцию, раскинувшуюся от Палестины до Йемена, в которой находятся и Мекка, и Медина, – и Неджд, обширное плато, составляющее центральную часть Аравии. Этих людей называют маадитами, низаритами, мударитами и кайситами, причем названия применяются как к отдельным племенам, так и ко всей группе в целом. Кайс – потомок Мудара, сына Низара, сына Маада. Мы будем называть их маадитами.

В европейской истории нет ничего похожего на взаимную ненависть – иногда подавленную, но чаще горящую, существующую между этими двумя группами, всегда готовыми броситься друг на друга с ножами даже по самому пустяковому поводу. Регион Дамаска, к примеру, в течение двух лет стал театром ожесточенных военных действий, потому что маадит сорвал дыню, росшую в саду йеменита. В Мурсии кровь лилась рекой семь лет, потому что маадит, проходивший мимо поля йеменита, машинально сорвал виноградный лист. Сильные расовые антипатии временами существовали и в Европе, однако они всегда были естественным следствием отношений между победителем и побежденным. В Аравии между тем ни одна раса не могла похвастать победой над другой. Это правда, что в древности маадиты Неджда признавали царя Йемена своим господином и платили ему дань, но они делали это по собственной воле. Дело в том, что какой-нибудь правитель был необходим, чтобы сохранить фанатичные орды от самоуничтожения, а вождю, избранному из одного из собственных кланов, не стал бы подчиняться ни один другой клан. Когда племена маадитов, временно объединившись под руководством того или иного вождя, восстанавливали свою независимость, что случалось отнюдь не редко, гражданская война заставляла их искать другого правителя. Вынужденные делать выбор между анархией и иностранным господством, вожди племен после длительной междоусобной борьбы собрались на совет. Они решили, что другого выхода нет – только вернуться под власть царя Йемена. Если платить ему дань баранами и верблюдами, он не позволит сильным угнетать слабых. В более поздние годы, когда Йемен был завоеван абиссинцами, маадиты Неджда были рады отдать в руки принца йеменитского происхождения – царя Хиры – умеренную власть, которая прежде принадлежала царю Йемена. Однако существует большая разница между добровольным подчинением, как это, и покорением иностранными завоевателями.

В Европе разница языков и обычаев воздвигла непреодолимый барьер между двумя расовыми группами, которых завоевание насильно собрало на одной территории. Но в мусульманской империи все было не так. Еще задолго до Мухаммеда йеменитский или химьяритский диалект (известный только по надписям, изучение которых активизировалось в недавнее время) – смесь арабского языка с языками покоренных племен – уступил место чистому арабскому языку, на котором говорили маадиты, обеспечившие для себя своего рода интеллектуальное превосходство. Если не считать некоторых диалектальных различий, две расовые группы с тех пор говорили на одном языке. Представляется, что в мусульманских армиях маадит без труда понимал йеменита. (Только в Махре, что на крайнем юго-востоке Аравии, сохранился древний язык, едва ли понятный другим арабам.) Более того, у них были одинаковые склонности и обычаи, и подавляющее большинство обеих групп было кочевниками. Когда же ими был принят ислам, у них появилась и общая религия. Короче говоря, разница между ними была куда менее существенна, чем между разными тевтонскими племенами, когда варвары вторглись в Римскую империю. Тем не менее, хотя причин, объясняющих расовые антипатии в Европе, не было на Востоке, такие антипатии не только существовали, но и развили стойкость, неизвестную на Западе. За три или четыре сотни лет родовая вражда исчезла в Европе, но среди бедуинов кровная вражда держится уже двадцать пять веков. Ее можно проследить до самых ранних времен, и конца ей не видно до сих пор. «Родовая вражда, – пишет древний поэт, – является наследием наших предков, и пока живы их потомки, она тоже будет жить». Да и в Европе эта вражда никогда не приводила к таким злодеяниям, как на Востоке. В наших предках она никогда не подавляла самые нежные и святые чувства. Мы никогда не слышали, чтобы сын ненавидел и презирал свою мать только потому, что она не принадлежит к роду его отца. Однажды йеменита, совершавшего ритуальный обход Каабы в Мекке, спросили, почему он молится только за отца, а за мать – нет. «Молиться за мою мать? – возмущенно воскликнул он. – Как я могу за нее молиться? Ведь она – дочь Маада!»