– Та-а-ак, что тут у нас, как дела? – громогласно вопросил врач, надвигаясь на Матрешку. Та нырнула под простыню и притворилась спящей. Врач тем временем на ходу пролистывал записи, разыскивая те из них, что касались Матрешки.

– Как себя чувствуем? Что болит? Виски пили? – продолжил он опрос, но заметил, наконец, некоторый дефицит ответов.

– Что она, спит? – перешел он на полушепот. – Это нехорошо после такой аллергической реакции! Мы же ей адреналин вводили, а она спит. Нет, это нехорошо! – и он наклонился над Матрешкой, осматривая ее голову со всех сторон. Потом протянул шершавую от постоянного мытья руку к Матрешкиному глазу, уперся пальцами в веки и широко их раскрыл, придав глазу изумленный вид. Матрешка вытаращилась принудительно открытым глазом на мучителя, отдернулась и заморгала.

– Чувствуете сонливость? – чуть громче осведомился врач. Матрешка покивала, сладко зевнула и запрокинула голову на подушку, доступно показывая, что она без сил.

– Нет, нехорошо, – твердо сообщил врач. – Отвезем-ка мы ее на всякий случай в интенсивную терапию, пусть ее там понаблюдают, – и взмахом подманил санитара, который проходил мимо.

Каталку с матрешкой вывезли в проход и повезли к лифту – как раз в ту сторону, откуда слышались из-за ширмы мужские голоса. Матрешка мирно посапывала и даже, войдя в роль, пару раз дернулась всем телом, как это бывает при засыпании у некоторых нервических натур. Врач начал негромко рассказывать Медведю о пролиферации лимфоцитов и движении иммунных клеток, умело изображая все в лицах. Но едва они поравнялись с голосами, которые спорили все громче, Медведь понял, почему Матрешка боялась выдать себя. За ширмой расположились те самые продавцы сувениров со смотровой площадки, которые пытались увезти ее в багажнике. Здоровый бугай лежал животом на каталке и был перебинтован поперек тела, при этом на спине под бинтами бугрилась вата, сквозь которую проступала кровь. Видимо, карданный вал, под которым он застрял в попытке укрыться от медвежьего гнева, долго его потом не хотел отпускать. Тощий морщинистый похититель сидел рядом на стуле и нянчил свое загипсованное запястье – размахивая руками во время бегства со смотровой площадки, он пронесся слишком близко от дорожного знака.

– Ты же теперь и виноват, что упустил! – ворчал он. – Кто тебя просил на себя это брать?

– Сказано было: увидим – сразу звонить… – оправдывался второй.

– То-то и оно! А ты полотенцами вязать!

– А ты – нет, что ли?!

– Тебя ж не остановить, я решил – ну доставим, благодарнее будут.

Худосочный похититель почувствовал взгляд, повернулся и уставился на Медведя. Мало кому доводилось видеть, как человек мгновенно, на глазах, потеет. А Медведю вот довелось. Похититель моментально покрылся испариной, а морщины, и без того делавшие его похожим на печеное яблочко, пролежавшее пару суток в антисанитарных условиях, сгустились еще сильнее. Он вскочил со стула, попытался сбежать в сторону стены, вернулся, буркнул неясное ругательство и скрылся от враждебного мира в глубокий обморок. Что с ним, кстати, случалось довольно часто. Хотя он очень этого стеснялся и всякий раз, придя в себя, старался выдать отключку за розыгрыш.

Врач прервал увлекательный рассказ о том, как макрофаги пожирают зараженную вирусом клетку, и встревоженно глянул поверх очков на похитителя, который свалился как раз ему под ноги.

– Что такое? Что? Вам плохо? Что болит?! – но снова не получил ответов. Напарник обморочного торговца натянул простыню до носа и смотрел на Медведя в ужасе, также избегая высказываться.

– Так, матрешку везите, а сюда бригаду срочно, – скомандовал врач санитару, – этого тоже в интенсивную терапию, будем разбираться, – санитар кивнул и повез Матрешку дальше, доставая на ходу рацию.