– Умная девка, но пока дура есче! – примирительно сказал китаец и добавил: – Теперь и целуйтесь узе, давно нузно было!

Люк и Ната жадно целовали друг друга, заглядывая в глаза, в которых все еще клубилось дремучим ужасом воспоминание: спуск, горы, лавина и яркой вспышкой – ослепляющая темнота. Внезапно Люк отстранился и стал внимательно осматривать лицо любимой.

– А где твоя мушка? – озадаченно спросил он. – Где родинка над губой?

Ната непроизвольно провела указательным пальцем по щеке и непонимающе уставилась на мужа. Ее тело вдруг содрогнулось, и она рыгнула прямо ему в лицо мощным выхлопом, а затем испуганно прикрыла рот двумя руками.

– Ой, прости, не знаю, у них в туалете зеркала нету, – уже нормальным голосом ответила она, и они оба уставились на китайца.

– Эй ты, чайна-таун, куда мушка делась? – как можно строже проговорил Люк.

– Муска-муска, какой муска? Отчего муска? – Восточный человек суетливо вскочил со скамеечки, которая стояла между топчанами. – Засем муска?

Он, шепеляво бормоча что-то, заглянул в Натино лицо, а потом отскочил в сторону и стянул на глаза с макушки очки-консервы. В больших, на полголовы, круглых очках он походил на гигантское насекомое, и стрекотание про муску-муску только добавляло похожести. Он схватил двумя руками окуляры оптического прибора, как танкист бинокль, и стал подкручивать их, видимо настраивая изображение. Прошла секунда-другая, и он рывком задернул очки на лоб и примирительно сказал:

– Тосно, был муска, сейсяс нарисую, – и, порывшись в глубоких карманах мехового одеяния, вытащил маленький карандаш.

Затем он послюнявил кончик карандаша, отчего у него на середине губ осталось чернильное пятно, и, семеня как лебедь-барышня, мелкими шажками под длинным, до полу, балахоном, подплыл к девушке.

– Давай, сейсяс муска будет!

– Ты что, чайна-даун, сдурел, что ли? Карандаш обслюнявил и в лицо лезешь, а ну пшол! – вскипел Люк и грубо оттолкнул назойливого опекуна.

– Так, застыли оба, – неожиданно строгим, почти ефрейторским голосом приказал китаец. Весь его сюсюкающий акцент мигом испарился, а глаза стеганули обоих пациентов стальным блеском. Люк и Ната непроизвольно повиновались и замерли в движении, как скульптуры.

– Вот хоросо, – азиат опять стал пришепетывать, как и прежде, и осторожно подрисовал родинку прямо над Натиной верхней губой. – Вот, и вам хоросо, и меня не наказут.

Молодые люди, стряхнув оцепенение, стали вялыми и, все еще держась за руки, устало присели на лежак.

После момента скованности, который перемешал все мысли и чувства в голове у Люка, все опять стало возвращаться в норму.

– Ты кто? И где мы? Я хочу связаться с родителями, дай мне телефон! – скорее просительно, чем настойчиво проговорил он и уставился на китайца.

Тому вопросы не то чтобы не понравились, а он даже как будто их и не услышал. Он ласково смотрел на Наташу, любуясь, словно художник черным квадратом, своей нарисованной родинкой.

– Эй, ты! – злость опять стала вскипать в глубине Люка крутым кипятком, и он встал с топчана. – Ты слышишь или нет?

– Ты поосторожней с ним, дорогой, – Ната слегка дернула его за руку. – Видишь, как он кусается?

Второй рукой она осторожно гладила нарисованную мушку и глазами искала зеркало. Но восточный человек продолжал молчать и влюбленно смотрел на свое произведение, а затем вздохнул и, заглянув девушке в глаза, доверительно спросил:

– Как покакала? Хоросо?

Было видно, что он умышленно хотел поменять тему и игнорировал неудобные вопросы. Наташа покраснела и уставилась в пол.

– А водиска вкусная была?