– Спидометр, – отвечал мистер Мухомор, – через кабель присоединён к переднему колесу. Итак, первым делом берём и отсоединяем от колеса этот самый кабель. А далее берём электродрель, присоединяем её к этому кабелю таким манером, чтоб она, вертясь, откручивала кабель назад. А? Ну как? Догоняешь?

– Да, папа, – ответил сын.

– Эти дрели вертятся прямо с дикой скоростью, – продолжал папаша, – включаешь дрель – и циферки на спидометре так и прыгают, так и прыгают, а показатели всё меньше, меньше, меньше. С моей электродрелью я вам за пять минут сбавлю пробег на пятьдесят тысяч километриков. Кончаю эту работёнку – глядь, а машина-то пробежала всего десять тысяч и буквально просится покупателю в руки. «Почти новенькая, – так я ему и скажу, – даже десяти тысяч не прошла. Одной старушке принадлежала, так та на ней только раз в неделю и ездила за покупками».

– Неужели правда можно сбавить пробег электродрелью? – восхитился Майкл.

– Я тебе открываю секреты фирмы, – отвечал папаша. – Так что ты про это ни гу-гу. Ты ведь не хочешь, чтоб я угодил за решётку?

– Ни одной живой душе! Могила! – пообещал сынок. – И много ты машин так обработал, а, папа?

– Каждая машина, которая проходит через мои руки, подвергается аналогичной обработке. Все имеют показатель пробега менее десяти тысяч, когда выставлены на продажу. И это моё личное изобретение, учти! – гордо прибавил он. – Я на этом сколотил кругленькую сумму!

Матильда слушала внимательно весь разговор, и тут она сказала:

– Но папа! Это же ещё бесчестней, чем опилки! Это гадко. Ты обманываешь людей, которые тебе доверяют!

– Не нравится – не кушай ту еду, которую я приношу в дом! – разозлился отец. – Она куплена на мою выручку.

– Грязные деньги, – сказала Матильда. – Ненавижу.

На щеках у папаши загорелись два красных пятна.

– Да что ты о себе возомнила? – крикнул он. – Ты архиепископ Кентерберийский или кто, чтоб мне тут проповедь читать про честность? От горшка два вершка, нахалка, даже представления не имеешь, о чем болтаешь!

– Правильно, правильно, Гарри, – поддержала мама. А Матильде она сказала: – Да как ты смеешь в подобном тоне разговаривать с отцом? А ну-ка закрой рот и дай нам наконец спокойно досмотреть, чем там у них дело кончится.

Они сидели в гостиной и ужинали перед телевизором. Еду держали на коленях. На ужин были у них такие готовые «обеды перед теликом», которые сразу продаются на алюминиевых подносиках с отделениями для мяса, для картошки и для горошка. Миссис Мухомор жевала, не отрывая глаз от американской мыльной оперы. Была она дама крупная, платиновая блондинка, и только у корней цвет волос был несколько иной, скорее мышино-серый. Косметики она на себя вываливала целую тонну, но вот с фигурой ничего сделать не могла – со всех сторон у неё висели колбаски жира, едва не вываливаясь.

– Мамочка, – спросила Матильда, – можно, я доужинаю в столовой и книжку там почитаю? Ты разрешаешь?

Папаша остро глянул на неё.

– Я не разрешаю! – рявкнул он. – Ужин – время сбора всей семьи, и никто не имеет никакого права выходить из-за стола, пока все не покушали!

– Но мы же не за столом, – не сдавалась Матильда. – И никогда не сидим за столом. Мы всегда едим с коленок и смотрим телик.

– А что в этом плохого, если мы смотрим телик, позволь поинтересоваться? – спросил отец. И голос у него стал вдруг тихий, угрожающий.

На это Матильда не рискнула ему ответить и промолчала. Но в душе у неё закипал гнев. Она и сама знала, что это нехорошо – так ненавидеть собственных родителей, но ей было ужасно трудно относиться к ним иначе. Книжки, которые она прочитала, открыли ей такую жизнь, какой они даже не нюхали. Если бы только они-тоже почитали Диккенса или Киплинга, они бы в два счёта поняли, что жизнь сводится не только к тому, чтобы надувать покупателей и смотреть телевизор.