– Да мне какое дело до этой больницы, – отмахнулся мужчина. – У меня своих проблем выше крыши.

– Так ты уже с ними?! Переобулся в полете. Думаешь, никто не знает, где ты работал?

– А где я работал? Я не был санитаром и людей по голове не бил никогда. Это клевета на честного человека.

– Не отмажешься от своего прошлого, – улыбнулся старшина. – Тебя все равно убьют, потому что ты обречен.

– Тогда мне терять нечего, – закричал больной, бросаясь с кулаками на старшину НКВД. Он попытался ударить его по затылку, но кулак неожиданно провалился в пустоту, и больной полетел по лестнице вниз. Последнее, что он увидел, был ржавый аппарат УВЧ. Удар об этот аппарат был настолько сильным, что он тут же потерял сознание.

Тараканов сел на край кровати.

– Так что ты сказал про Вольфа Мессинга? – постукивая пальцами по грудной клетке больного, спросил доктор после того, как из палаты вышла медсестра.

– Он просил помощи у Мессинга. Трижды повторил его имя.

– Еще что он говорил?

– Он Матильде сказал, что они знакомы.

– И что она ответила?

– Сейчас вспомню. Она как-то странно сказала: «Главное, чтобы мы в будущей жизни с вами больше никогда не встречались».

– Интересное кино, – согнал с лица улыбку врач.

– Я рядом лежал. Весь разговор слышал. А еще, по радио говорили, что Матильда царя домогалась.

– Какая Матильда? – насторожился врач.

– Наша Матильда. Про нее еще фильм сняли, как она к царю приставала.

– Не было этого, – оглянувшись по сторонам, перешел на шепот Тараканов. – Врут клеветники, а тебе лично партийное задание. Будет новенький поступать, предупреди, что у двери койку занимать нельзя. Больной может вернуться. Пусть у окна ложится. И сквозняками пациентов не пугай, душно у вас в палате. Ее проветривать надо каждый час.

Минут через пятнадцать доктор Тараканов пригласил Матильду в ординаторскую.

– И что будем делать с покойником? – спросил он медсестру.

– Ничего не будем делать. Неизвестный за нами не числится. Он же без документов поступил, – уверенно произнесла женщина.

– И что?

– Из-за этого на него в приемном покое не стали заводить историю болезни и отправили прямо в реанимацию. А там прошлой ночью пятеро умирали, не до бумаг было, – пояснила брюнетка.

– Это же нарушение инструкции, – возмутился врач.

– О какой инструкции вы говорите, когда в больнице половина ставок медсестер свободны? Меня из кардиологии бросили в реанимацию. Я уже вторые сутки в больнице. А этот склеротик не смог назвать ни домашний адрес, ни год рождения. Он говорил, что приехал в гости к Пушкину, к памятнику. Да и с фамилией своей путался. Вот и записали его в листах назначения Неизвестным. А эти листы можно и выкинуть, пока они не подшиты в историю болезни и не заведены в компьютер.

– Значит истории болезни нет. А с журналами что? – задумчиво произнес кардиолог.

– Журналы в конце смены заполняют, по «историям». Так, что никаких следов. Если б он умер, тогда пришлось бы бумагами заниматься, а тут ни трупа, ни больного…

– Скажи, а этот больной – твой знакомый?

– Нет.

– Может, когда-то в прошлой жизни пересекались?

– Нет. Я его первый раз увидела в реанимации.

– Темнишь что-то, может, бывший любовник? – пристально посмотрел на медсестру врач. – У мужика этого инфаркта не было. Он сидел у памятника Пушкину на скамейке, потом побледнел, и проходившая мимо старуха, вызвала «скорую».

– Так, «скорая» и поставила диагноз «подозрение на инфаркт». Его на обследование положили. Вот направление. В графе фамилия: «Неизвестный».

– А с направлением этим что делать? Его ж на стацлечение направил врач «скорой»?