Делать нечего, пошла в храм. Захожу, а там темно, неуютно, всюду следы разрухи. Поднимаюсь наверх, оглядываюсь. Народу мало: одни на коленях, другие что-то читают, третьи просто так стоят, некоторые плачут.

«Вот больные», – подумала я, и твердым шагом направилась прямиком к иконе. Её я увидела сразу, и она мне не понравилась. Тем не менее я встала перед ней и четко сформулировала просимое: «Значит так. Первое. Пусть…» – и далее еще три пункта. Мне кажется, я даже пальцы загибала.

Через несколько дней я поехала рожать. И тут снова закрутилась череда странных событий. Перво-наперво меня увезли совсем не в тот роддом, в который были должны. И все это лишь из-за того, что у меня после одного плохого мазка был только один хороший, а не два. В приемном покое меня чуть с ног не свалил вопрос санитарки: «Ребенка-то оставлять будете?» Наверно у меня были ооочень круглые глаза. Я аж заикаться начала.

Прямо в родовой (у меня схватки уже были!) ко мне подошел какой-то долговязый парень в медицинском халате. В руках у него была анкета, но вопросы показались мне весьма странными. В конце он спросил мои данные и как-то сразу потух. Только спустя время я поняла причину этого угасшего интереса.

Дальше все было вполне банально и непримечательно. Ну если не считать, что в родах мне было практически не больно! Никто не верит. Говорят, что мне обезболивающее вкатили. А я говорю, нет! Мне действительно было не больно (и это было исполнение первой просьбы перед чудотворной иконой)! Памятуя о первых родах, я панически боялась повторения этих мучений, что отчасти было причиной нежелания иметь еще детей.

От удивления, что «уже все» я даже не сразу поняла, что Люба не закричала. Через некоторое время (как в тумане) раздался писк – как котенок плачет (у меня никто больше так тихо не плакал). Крик был слабенький, булькающий. Попросила приложить дочку к груди. Акушерка с нескрываемым раздражением и ворчанием (мол, чокнулись все со своим ранним прикладываем) плюхнула мне ее на грудь. Какое-то время резко дергала сосок, пыталась засунуть его в Любин ротик, но видя, что ничего не получается, унесла дочь.

Потом меня переложили на каталку и выставили в холодный коридор. Под одной простынкой. А у меня какая-то странная реакция после родов – меня трясет как при лихорадке. И зубы клацают как у скелета из кабинета биологии. Видимо это так срезонировало с каталкой на каменном полу, что через час сердобольная санитарка принесла мне одеяло. К вечеру меня привезли в палату. С ужасом увидела, что там только четыре койки и нет детских кроваток. На мой вопрос, а где ребенок, мне ответили ледяным молчанием.

Тяжело вспоминать этот кошмар. Пришедший наутро врач сказал мне, что состояние ребенка средней тяжести – двойное тугое обвитие пуповиной, смещение в шейном отделе позвоночника и хронический энтероколит. Дочка наглоталась околоплодных вод и кормить ее мне не принесут ни сегодня, ни завтра. Она под капельницей. Сказали сцеживаться и ждать. Попросила ее посмотреть – не разрешили. Так прошло три дня. Два раза мне разрешили ее навестить наверху. Уходила в слезах. На руки брать не дают, трогать только украдкой – на свидание пять минут.

На третьи сутки врачи решили поэкспериментировать и принесли Любу на кормление. Пустая трата времени. Дочка так и не проснулась. Педиатр, стоявшая все это время у меня над душой, сказала, что нам надо купить специальное лекарство для кишечника, которое стоило по тем временам огромные деньги. И у нее это лекарство есть. Я тут же срочно позвонила мужу, чтобы привез деньги. А он, объездив, всевозможные аптеки привез мне его в три или четыре раза дешевле. Отношениям с педиатром такой поворот пошел явно не на пользу.