Я отказался впредь разговаривать с ним без адвоката и протокола. И подписывать что-либо тоже отказался. Да он и не настаивал…

– Добрый день! – услышал я и повернулся к вошедшей медицинскому работнику лицом.

– И Вам не хворать, – ответил с автоматически возникшей улыбкой. Да и чего мне было не улыбнуться? В белом халате поверх обычного салатного цвета хирургического костюма стояла передо мной девушка… Нет, скорее молодая женщина… Скорее всего врач…

– Я врач-психиатр. Меня звать Лейла, но многие местные зовут меня Лиля. Вы можете со мной поговорить, уделите мне несколько минут? Не трудно будет? – дружелюбно улыбнулась она. Интересно, эта улыбка есть характеристика самой доктора или это служебная актерская улыбка?

– Могу, если при этом не будет присутствовать полицейский?

– Почему?

– Потому что нет рядом адвоката. Если вы не верите такому объяснению, то пусть прикует обе мои руки к кровати и отойдет на то расстояние, которое будет препятствовать слышать нашу беседу.

– Ну вот, со сложноподчиненными предложениями Вы справляетесь, потому я постараюсь удовлетворить Вашу просьбу, – врач отвела полицейского на пост медицинской сестры и посадила его там. Ему с того места было всё хорошо видно, и потому приковывать мою правую руку он не стал. Да и сидя на посту больше интересовался сестричкой, чем наблюдал за моими артикуляциями.

– Как Ваше самочувствие? Что беспокоит? – начался опрос врача.

Я подробно рассказал ей, что со мной произошло за те сутки… ОГО! Оказалось, что я провел в палате реанимации 2 недели, хотя раны по понятиям врачей совершенно не соответствовали состоянию моего сознания. По их словам, я «застрял» между сном и бодрствованием, между небом и землей. Врач согласилась, что болевой шок и шок психологический, плюс удар головой о тротуар, – могли быть причиной моей потери сознания. Но это в ту злополучную ночь… А потом? Что было причиной моего продолжающегося состояния потом?

– Давайте пока оставим этот момент. Знаете, во сне, – позволите, что я именно так буду называть то Ваше состояние? – начала опять говорить врач, на что я кивнул, – Во сне Вы называли какое-то имя. В ресторане не было таких имен, я узнавала, – ни пострадавшие, ни охранники, – никто. Вы рычали, кричали, что-то делали, размахивая руками. Движения рук и ног были то, как у пловца на глубине, – например, как у опытного аквалангиста. То как у птицы в полете… То как у бегущего животного… Вы бились на мечах или шпагах (ну, может быть и на бейсбольных битах, – я не фехтовальщик, – но мне показалось, что на мечах), куда-то бежали, что-то хватали… Наблюдая за вами, я подумала, что временами Вы пробирались по каким-то коридорам, – довольно узким иногда, куда-то входили, открывали какие-то двери, что-то опять делали. И не забывайте, что это Вы делали не в пустой комнате психиатрической лечебницы с мягкими стенами и углами, а привязанный к койке!.. Что Вам снилось?

– Какое имя? Какое имя я называл?

– Яига. Или Ига. Кто это?

– Даже не скажу. Вы уверены, что это имя, а не восклицание или не боевой клич каких-то там дикарей или тевтонских рыцарей во время боя на мечах?

– Уверена. И по Вашей интонации в тот момент, и потому, что не нашла это выражение нигде в интернете… Вы кого-то звали. Кто это? Мужчина или женщина?

– Даже и не знаю, что Вам и сказать.

– А что с Вами происходило в тот момент? Вы помните? Свой сон помните?

– В пределах боли, которую испытывал, – я криво улыбнулся. – Я помню, что приходил в себя от боли, от удушья, от желания помочиться… Больше не помню ничего. А как звали погибшую в ресторане девушку?