Вечером репетитор звонит мне сам. Я удивленно принимаю вызов, готовая к переносу занятия или чему-то подобному, ведь у него что-то там произошло. Но он улыбается в трубку и говорит мягко:
– Ася, мое предложение сходить за твой счет в кино все еще в силе. Тут у тебя через два квартала кинотеатр, ты вообще знала об этом? Сеанс начнется в семь-пятнадцать. Успеешь?
– Мой отказ тоже в силе, – улыбаюсь я динамику. – До свидания, Алексей Владимирович.
– Настаивать не буду. Пока.
Я принимаю решение за секунду. Знаю, какой кинотеатр он упомянул – пошарпанная рухлядь, где даже 3-Д не крутят. Собираюсь, поглядывая на часы. Времени предостаточно, но я боюсь опоздать – мне надо только проверить, точно ли он там. И точно ли один. Что за нелепое времяпрепровождение он для себя выбрал? Или у этих математиков все не как у людей?
Останавливаюсь, свернув за угол, сразу различаю его фигуру. Пиджак натянут на спине, а к низу висит дешевой тряпкой, я давно это заметила, он в другой одежде ни разу на уроки и не приходил. Брюки неплохи, но не подходят к верху ни по цвету, ни по фасону. Прижимает к боку черную сумку – наверное, никуда не заскакивал, чтобы оставить вещи. И все равно вся его поза выглядит гармонично: он немного сутулится, смотрит на экран телефона, одна рука заправлена в карман. Сосредоточен, не улыбается, задумчиво провожает взглядом парочку щебечущих девиц в коротких юбках и снова утыкается в телефон. Конечно, рано или поздно поднимает голову и смотрит в мою сторону, поскольку именно оттуда я должна была появиться. Не сбегаю, а подхожу к нему и спрашиваю:
– Неужели действительно меня ждете?
– Поспорил сам с собой, придешь ты или нет, – отвечает он, но смотрит не прямо, а просто скосив взгляд.
– Но я ведь сказала, что не приду!
– Странно, потому что меня глючит, что ты здесь, – констатирует он. – Я опять победил сам себя. Со мной такое часто случается.
Мне импонирует его самоуверенность, его умение подбирать слова и строить предложения. А во мне все эти умения порождают желание вредничать, но пока я сдерживаюсь:
– Интересный хоть фильм?
– Без понятия. И не проси меня сказать название – я забыл его прочитать. Разве это важно?
Важно, если люди хотят смотреть фильм. И не важно, если они идут туда для других целей. Просто меняю тему на ту, которая с первой встречи вертится на языке:
– Я не хочу вас обидеть, Алексей Владимирович, но вам очень не идут эти очки. Они как будто от другого лица приставлены. Хотите, посоветую, какая оправа вам подойдет?
– Зачем? Я эту два часа выбирал, она должна свое отработать. Если стану еще симпатичнее, меня перестанут нанимать к юным студенткам.
– А, так вы специально самую уродскую выбрали? – за грубым словом скрывается легкое облегчение.
– Ася, сворачивай программу дрессировки. Это моя работа, а не твоя.
Все, больше я вредность не сдерживаю:
– Кстати, а почему вы мне тыкаете? Давно хотела спросить! А если я вам тыкать начну? Ну, чтоб на равных.
Ощущение, что все мои выпады доставляют ему удовольствие. И я понятия не имею, с чего это взяла, просто вижу неясные подтверждения. Например, сейчас уголок его губ ползет в сторону:
– Ну попробуй.
Он меня кем считает? Затюканной школьницей?
– А что тут пробовать, Леша? – произношу это почти с вызовом. – Думаешь, мне сложно?
Однако он кривится:
– Нет, лучше не надо, у тебя не получилось. Я тебе такой же Леша, как ты мне – Василиса Кузьминична. Так мы идем в кассу или еще почебурекаемся, пока все места на последнем ряду не разберут?
С русским языком у него хуже, чем с математикой, это факт. Какие-то слова на ходу придумывает. Стоп, про последний ряд – шутка или какой-то намек? Хотя предыдущая его шутка про совместный поход в кино оказалась вполне серьезным намерением – мы оба здесь. Стоим возле кинотеатра и… чебурекаемся, да. Какими путями мы пришли в эту точку? И, главное, зачем? Меня накрывает внезапным волнением, почти страхом, улыбаться больше не хочется. Как и тыкать ему – официальность должна остаться в качестве неосязаемой границы между нами: