Рудольф молчал.

– С трепетом открываю ручищами трудовыми эти самые хрупкие створки шкафа, а там… Роскошь-то какая! Запах мудрости и запертых знаний, голова даже кружилась, как до книг этих дотронулся…

«Бери», -говорит, – «какая тебе глянется. Душа, может, и шепнёт, что тебе надобно»?

«Да чего она там шепнёт», – робею я, – «когда тёмен ум мой. Лишь читать и обучен».

«Не скромничай», – отвечает, – «ты не кажешься тёмным. Ты уже начитан и любознателен. Слушаешь чужие беседы с пониманием очевидным. А сверх сознание, наличие которого тебе может и неведомо, а только есть оно у всякого, само подскажет, к чему именно тебя влечёт…

Чапос свесил голову, вроде как, и уснул. Пауза затянулась.

– Так выходит, тебя с юности к знаниям влекло? – подтолкнул его вопросом Рудольф.

– К чему влекло, если честно, уже и не помню. Слов впитал множество, а вот смысла в них как не было, так и нет для меня. Потому что никакие книги разгадки жизни не дают. Даже у вас, у существ загадочных и сильных, её нет. Разгадки этой.

– Как же ты попал в такие непростые места? – спросил Рудольф, тоже не видя смысла в том, зачем ему тайны жизни уже самого Чапоса.

– А я тогда был на побегушках у своего приёмного отца. После того, как придавило меня в шахте, едва позвоночник мой и уцелел, не треснул лишь чудом, отец и нашёл работёнку полегче. А отец мой приёмный служил у хозяина аристократической усадьбы телохранителем. Расположился ли аристократ ко мне по прирождённому своему человеколюбию, развлекался ли в минуту отдыха, только сказал он мне: «Учись! Ты имеешь способности впитывать знания. Я помогу тебе. Буду платить за твоё обучение. Иначе ты пропадёшь. В тебе имеется опасная врождённая склонность к саморазрушению и хищности. Но это преодолимо, если тренировать дух, а дух – это и воля, и психика и интеллект». И он был прав! Вообще же у меня было три отца, можно так сказать. Один породил, другой вскормил, а третий был отцом, давшим моим мыслям начало поиску смысла, направление в сторону развития…

Чапос опять завис. На сей раз настолько глубоко и печально, что долго не выходил из своего погружения. – Во всяком случае, он пытался это сделать. Он говорил, что человек должен много читать, учиться, думать и общаться, но смысл жизни он должен искать сам. Интеллектуальное иждивенчество, так он говорил, не даёт человеку подлинного постижения мира. Оно приходит из глубин самого человека, в процессе его духовного раскрытия. У него были такие сильные, тренированные руки, но они были очень доверчивыми. Он готов был протянуть свою руку для пожатия любому и, в конце концов, рука убийцы схватила его за эту протянутую руку… – он опять замолк надолго.

– Руки? Кто его схватил? И кому он их протягивал? – Рудольф решил, что Чапос заговаривается, засыпая прямо за столом.

– Да всем. И мне в том числе. А что я мог? Меня хотели сбросить в бездонную расщелину вниз головой. Там на дне протекала чёрная река. Зев преисподней. Лютый холод шёл оттуда, снизу, а вовсе не жар, как думают иные. Смрад каких-то ядовитых испарений. До сих пор вижу это так, как будто только что меня свесили туда вниз головой. Один из военных вдел мои ноги в какие-то петли и шибанул в спину. Я повис головой вниз… долго раскачивался, ожидая минуты обрыва креплений, но они лишь туже затягивались. Кровь прилила к моим головным сосудам, и они едва не лопались от напряжения и ужаса…

«Ты хочешь туда нырнуть»? – спросил один из мучителей, по виду ласковый начальственный хромоногий старичок. – «Стоит только разжать крепления на твоих ногах, и ты со свистом пролетишь до самого дна, а если повезет, поплывёшь по той реке. Хочешь? Ты умеешь плавать»?