– Хорошо. Юра, лукошко заодно тете Наташе занеси, – умываясь и фыркая, отозвался Иван, а девушка, поглядывая на его мускулистый, покрытый, неизбежными при опасной работе шрамами обнаженный торс, стала хрустеть новым яблоком.


В избе было сумрачно и прохладно. Маленькие окошки давали мало света, да и ясный день омрачился хмурыми тучами. Гром поскуливал под дверью, обижаясь на то, что не впустили в дом. А лекарка, тем временем, занималась отклеиванием промокшей от купания повязки.

Стало еще темнее, и она подвела Ивана к ближайшему окошку, чтобы осмотреть раны на боку.

– Надо же, как быстро все затянулось, – удивилась она и подставила руку к его ребрам. – Все в порядке, мастер.

На границе света и тени, тугие валики, его перекатывающихся мышц, выгодно оконтурились, и лекарка не удержалась. Закусив алеющую губку, она провела тонким пальчиком с ухоженным ноготком, по его холодной, еще влажной коже. По некрасиво, зарубцевавшемуся, застарелому шраму, идущему от ребер, вверх, к средине мускулистой груди, где он терялся в грубых, светлых волосах.

Чувствуя теплое прикосновение, Иван судорожно вздохнул, волоски на коже тут же встали дыбом, а ниже пояса стало наливаться теплом. Лекарка положила пышущие жаром руки ему на спину, и он притянул ее к себе. Мастер почувствовал, как сквозь ткань тонкого сарафана, в кожу, буквально вонзились ее затвердевшие соски.

– У меня давно не было мужчины, – с придыханием призналась она, и прикрыв веки с длинными, пышными ресницами, прошептала: – Я хочу тебя, мастер.

Иван не стал отвечать. Он припал к припухшим, сладким от яблочного сока губам и нетерпеливо стал стаскивать с нее сарафан.


За окнами бушевал, ливень, сверкали молнии и словно тяжелая бочка по небосводу, катился гром. Порывистый ветер размахивал перед окошком, тонкой веткой калины. Искусанный и исцарапанный, словно растерзанный зверями Иван, глубоко дыша, лежал, успокаивая выпрыгивающее из груди сердце.

Обнаженная лекарка, будто кошечка, прильнула к его широкой груди и слушала, как барабанит его пышущее жаром сквозь ребра сердце. И так же как кошка запускала она в грубые, волосы острые коготки. Она потянулась к его губам. Это был не быстрый страстный поцелуй, а долгий и нежный, ради наслаждения.

Иван, с удовольствием гладил ее шелковистую спину, до самых упругих ягодиц, и когда она оторвалась от его губ, заулыбался, смотря на отблески, скрытых в полумраке глаз.

– Я ведь скоро уеду.

– Я знаю, – вздохнула лекарка, – Но, если снова будешь здесь проездом, то не забудь меня навестить. Ты не думай, я не к каждому, в койку прыгаю. Я думаю, заметил, что не занималась я этим давно.

– Почему я?

– Поначалу, из интереса. Это, каким же ты должен быть кобелем, чтобы заработать сразу целых три венка от побережек. Я их почувствовала. Оказалось, ты того стоишь.

– Надеюсь, не разочаровал? – уточнил Иван, с трудом сдерживая смех, но не удержался.

– Ты чего? – стукнула девушка кулачком в грудь смеющегося Ивана.

– Это не мои венки, – успокаиваясь, признался он. – Они принадлежат моему подмастерью. Он заработал.

– Серьезно? – удивилась лекарка. – Этому конопатому пареньку? В тихом омуте значит… берегитесь местные девчонки.

Иван снова залился смехом.

– Врешь, значит. Твои венки?

– Да нет же. Действительно его. Но он их не тем заработал. И не украл. Он просто играл им на свирели. Он в этом хорош.

– Ой, врешь, мастер.

– Серьезно. Кстати, я Иван.

– Ух ты! А я Марья. Ты посмотри, как совпало.

– Ну, тогда за знакомство!

Иван резко повернулся, и Марья оказалась под ним. Их горячие тела вновь сплелись в порыве безудержной страсти.