К счастью для себя, Каролина Паульман, плывя по реке горячего розового масла, не утратила практичности. Став мадам Карлоттой, она назначала себе немалую цену, а охотников до ее ненасытности было хоть отбавляй. Это позволило ей скопить недурной капитал и открыть в Розенлеве еще один публичный дом; деньги, приносимые таким доходным делом, были ей более чем кстати, поскольку позволяли покупать себе – неумолимо стареющей, но по-прежнему любвеобильной – молодых и сильных любовников.

3. – Но вы сами противоречите себе, уважаемый господин Крафка. Утверждаете, что питаете непреодолимое отвращение к магам, ясновидцам и прочим жуликам, а сами между тем сидите в кресле у меня в приемной. Что привело вас ко мне, если не желание изменить свою судьбу при помощи потусторонних сил?

– Отчаяние, мэтр. И ваше объявление.

В приемной Мастера Теней сидел и курил сигару сам Аристид Крафка – Аристид блистательный, Аристид великолепный и неподражаемый, король романа «плаща и шпаги». Словом, Аристид Крафка был для литературного Парижа чем-то вроде Короля-Солнца. Его славе блестящего романиста сопутствовала также слава неотразимого любовника и удачливого биржевого игрока. Он был счастливо женат на дочери богача-мануфактурщика, особе умной (она закрывала глаза на несерьезные аристидовы шалости, не допуская развития серьезных увлечений), плодовитой (она родила мужу четверых сыновей и двух дочурок), весьма влиятельной в обществе и красивой. Дом писателя был образцом парижского шика, подкрепленного основательным благополучием. Ему, конечно, завидовали, но его любили и им восхищались. И теперь этот баловень судьбы сидел напротив Мастера Теней и явно не знал, с какого конца подойти к делу.

– И все-таки я повторю свой вопрос: что привело вас ко мне, господин Крафка?

– Хм-м-м… ну, да ладно, я буду откровенен с вами, мэтр. Признаюсь, вы к этому располагаете. Ничем не напоминаете своих коллег, и глаза у вас такие… неподдельно-мистические, цвета старого золота. Ну, к делу. Вы, смею надеяться, знаете, что я писатель. Удачливый, издаваемый и хорошо оплачиваемый. До сего дня у меня не было причин роптать на Фортуну, и не знаю за какое прегрешение она покинула меня, прихватив за компанию и мою Музу. Это крах, мэтр. Я исписался. Мое перо не может более выдать ни одного связного предложения; я пытался, но получалось чудовищно. Коряво, вымученно, и что самое ужасное – скучно. Я пробовал все: кутил, влюблялся, съездил в Африку, даже опиум курил… И все попусту. Не вдохновляют меня ни парижские трущобы, ни пруд с черными лебедями в тестевом поместье. А публика, черт ее подери, ждет очередной шедевр Аристида Крафки; и критики, сукины дети, уже недоумевают по поводу чересчур длинной паузы. Думают, что я хочу поэффектней преподнести новое творение, а мне нечего им сказать, мэтр, совсем нечего! Ваше объявление я увидел чисто случайно и, признаюсь, позавидовал изяществу стиля. Помогите мне, если сможете.

– Смогу. В моей власти выпустить тот запас сил, о котором вы и не подозреваете. Но сначала давайте посмотрим, какие именно силы вам нужны.

Мастер Теней встал рядом с креслом Аристида Крафки и стал водить рукою над четкими контурами его тени на полу.

– Однако же какой запас жизненной энергии, и какое жизнелюбие… Да вы титан, господин Крафка, воистину раблезианский великан. Это вас и погубит. Как писателя, разумеется. Сами знаете – у горя много струн на лютне, у счастья нет ни одной. Ваша жизнерадостность гонит прочь тоску, спутницу размышления, мешает взглянуть в глубины – и поэтому вы поверхностны. Однако все можно поправить, если будет на то ваша воля.