– Мы решили допустить тебя к тренировкам, так что следуй за мной, месяц ты проведёшь в одиночной келье.

– Каким тренировкам, настоятель? – осторожно спросил я, не совсем понимая его слова.

– Тем, ради которых ты сюда и прибыл, – желчно отозвался он, – не за тем же, чтобы изводить нас.

– Круто! – Я не ожидал подобного поворота, поэтому вскочил на ноги, приготовившись следовать на паладином.

– Не торопись, тебе нужно сначала узнать несколько правил поведения в келье. – Он не шелохнулся, с усмешкой посмотрев на меня, так что пришлось сесть.

– Хочу, чтобы ты сразу понял, что выйти оттуда до срока тебе не удастся, это не комната в прямом смысле слова, а каменный мешок, куда тебе будут два раза в день опускать еду. Там тебя ждёт абсолютное одиночество и тишина. Ты уверен, что готов к такому испытанию?

– А в чём тогда заключается суть подобной тренировки? – не понял я.

– Ты поймёшь, пробыв там достаточно долго, – уклончиво ответил он.

– То есть мне, по сути, всего лишь надо пробыть там некоторое время? – Я всё никак не мог уразуметь, что от меня требуется.

– Верно, – кивнул настоятель.

– Хорошо, тогда давайте начнём быстрее, у меня не так много времени, чтобы впустую его тратить.

Прошедший месяц в монастыре я считал бесцельно потраченным, ибо выполняя ту же работу, что и все, ведя тот же образ жизни, кроме внутреннего раздражения, ничего более не испытывал.

– Максимильян, – настоятель тяжело на меня посмотрел, – я не знаю причин, по которым ты оказался у нас, но имей терпение, никто до тебя не получал доступа к сокровенному так быстро, сумей это ценить!

– Мастер, – после его слов я частично взял себя в руки, – моя жена и ребёнок в большой опасности, и единственный способ их спасти находится в руках ордена, так что, как вы думаете, насколько я готов ждать танцев вокруг да около?

Он задержал на мне взгляд и понял, что я не вру и не шучу.

– Следуй за мной! – Настоятель поднялся и пошёл к задней двери своей комнаты, не той, через которую я к нему вошёл.

Мы вышли в глухой коридор и пошли по нему. Было видно, что им редко пользовались: пыль, паутина и общее запустение говорили об этом лучше всяких слов. Вскоре коридор перешёл в винтовые ступеньки, ведущие вниз, и вынув факел из одного из держателей, настоятель стал аккуратно спускаться, подсвечивая нам дорогу. На моё удивление, путь вниз занял значительное время, так что я даже сбился со счёта, стараясь определить количество ступеней, которые мы миновали. Пытаясь вспомнить, на какой тысяче сбился, я едва не уткнулся носом в спину паладина, который резко остановился, затем проделал какие‑то манипуляции и, нагнувшись, сдвинул люк у себя под ногами.

– Спускайся. – Он повернулся ко мне, осветив факелом дырку в полу и крюк, к которому был привязан канат.

Мне стало страшновато, едва представил, что проведу в этом застенке месяц.

– Боишься? – Он удовлетворённо кивнул головой. – Наших воспитанников годами готовят к этому испытанию, уверен, что осилишь его.

Я покачал головой, но тем не менее молча подошёл и, ухватив канат с узлами, стал быстро спускаться вниз, в кромешную темноту. Судя по длине верёвки, высота от пола комнаты до люка была метров пять, так что без посторонней помощи мне отсюда не выбраться, если бы я вдруг захотел. К тому же едва я выпустил из рук канат, как настоятель тут же его поднял, следом за этим с грохотом захлопнул люк, отрезав меня от единственного источника света – так я остался один. Через минуту я услышал его удаляющиеся шаги, а ещё через пять на меня навалилась тишина, да такая, что я сначала подумал, будто полностью оглох, так непривычно было это чувствовать. Дабы убедиться, что со слухом ничего не произошло, я временами хлопал в ладоши, убеждая себя, что всё хорошо.