Впрочем, лишь в некоторых городских кварталах. Не в нашем. Не там, где живут такие, как Сара Грин.

А затем собрания родителей и учителей были заменены заседаниями местных отделов народного образования. Советы, исходившие из министерства, превратились в директивы; в директивы включались и штрафы – например, за прогулы или за манкирование школьным обучением, – и налоги, маскирующиеся под штрафы. И каждое нарушение той или иной директивы тонкой струйкой капало на показатели Q-тестов детей. А требования к тем, кто был все-таки переведен на домашнее обучение, стали более жесткими, чем законы о хранении оружия и возможности его применения, и требования эти все время менялись. Незаполненная графа в любой анкете, тесте или прошении, а также неправильно введенный код неизменно означали красную надпись: Отклонено! Рассмотрению не подлежит. И далее следовала красная же подпись одного из инспекторов школ. Мне иногда хотелось знать: где они берут столько красных чернил?

А такие, как Сара Грин, шли иным путем: они устраивали довольно бурные кампании, выступая за иной способ давления – давление на родителей. В частности, они во множестве выпускали листовки со следующими призывами: Не берите на работу этих людей! Это неблагонадежные родители! Или: Никаких преимуществ антиобщественным лицам! Господи, да если вы пользуетесь поддержкой таких людей, как Сара Грин, то и законы принимать не нужно.

Я стояла под дождем, раскрыв зонт, и смотрела вслед Саре Грин. Она еле шла, плечи ее поникли под тяжестью горя, смущения, ненависти, но уже на пороге дома она опять обернулась и прошипела:

– И откуда только здесь взялись эти желтые автобусы? Им ведь не полагалось здесь появляться, да, Елена? Где угодно, только не в нашем районе!

И дверь ее дома с грохотом захлопнулась. Щелкнул замок, и я поняла, что мне уже ни к чему беспокоиться, подходить ближе, подниматься на крыльцо и стучать в запертую дверь; так что я вернулась к своей машине, в десятый раз проклиная отвратительно работающие брызговики, а заодно и всех тех, кто постарался, чтобы все это безобразие с отбором супердетей зашло так далеко.

Отъезжая, я в последний раз оглянулась на дом Гринов. Отчего-то я была уверена, что будущей весной здесь не будет посажено вообще никаких цветов.

А потом я вдруг подумала: А может, Сара Грин это заслужила?

Никто не спрашивает, что случается с теми детьми, которые проваливаются в трещины, образовавшиеся в трехуровневой системе, – для этого нет причин. Выпускники желтых школ устраиваются работать в местные супермаркеты или в магазинчики, торгующие одеждой и бижутерией, в тех немногочисленных моллах из кирпича и бетона, что пока еще существуют. Или же они трудятся в магазинах «7–11», или продают бургеры в «Макдоналдсе», поскольку в последнее время опять сильно урезали иммиграционные квоты. Они делают всю ту работу, которая не по душе выпускникам колледжей, но которую все же необходимо делать.

Скажем прямо: Сара Грин – типичная снобка. Точно такая же, как представители семейств Каллахэн, Делакруа и Моррис, которые живут на нашей улице. Все они как бы сами себя заключили в этакий пузырь привилегий; больше всего они любят противопоставлять местоимения «мы» и «они», «нас» и «их»; а их любимый припев – «только не в нашем квартале». Когда в такой семье заходит речь о выборе школы или иного учебного заведения, то это происходит в соответствии с формулой «Я сама (сам) выберу для тебя школу, потому что я лучше в таких вещах разбираюсь». Им нет дела, что какой-то городской парнишка, одноклассник их детей, внезапно «слетел» до уровня ремесленного училища, что показавший блестящие результаты мальчик из сельскохозяйственного района Небраски почему-то «не сумел» пройти по конкурсу в университет своего штата. Подобные неприятности всегда случаются только