Вдруг Фединг резко очнулся ото сна, словно его окатили ледяной водой… и уставился на картину, которая висела у него над столом! Он не мог поверить увиденному…
«Этого не может быть…» – подумал Фединг.
– Этого не может быть!! – заорал он на весь Музей не своим голосом так, что несколько сотрудников музея пулей влетели к нему в мастерскую, услышав его дикий, истошный вопль.
Сначала они опешили, потому что увидели Фединга, здорового и невредимого, спокойно стоящего возле стола и разглядывающего картину, но затем их поразил вид реставратора: он стоял весь растрёпанный, взлохмаченный, глаза навыкат широко раскрыты…
– Вот она! – растеряно и едва сдерживая слёзы, произнёс Фединг.
Он смотрел на картину Поника, и только ему было понятно в эту минуту, что она выражает…
– Это же изображение моего иллюзионного сна! – он повернулся к окружившим его людям и радостно повторил, показывая рукой на картину. – Это моя картина.
Сотрудники Музея окружили Фединга и тоже принялись рассматривать картину, но лишь пожимали плечами и крутили головами.
– Нужно сообщить директору, – чуть слышно произнесла на ухо седому смотрителю пожилая худосочная женщина. – Это нельзя оставить без внимания…
Пожилой смотритель закрыл глаза, в знак согласия, и кивнул головой.
*****
Отурок сидел в своём роскошном кабинете и дымил сигарой.
«Всё-таки как грубо я поступил с Федингом» – думал он, вспоминая вчерашний разговор с лучшим реставратором Музея.
– Я хочу видеть Фединга у себя в кабинете – объявил он по селектору – Немедленно!
«Нужно хоть немного загладить перед ним свою вину» – подумал Отурок. – Побалуемся армянским коньячком! Отвлечёмся от работы…
– Фединга нет в музее! – услышал он голос секретаря. На секунду Отурок опешил. Он подумал, что Фединг опять решил продолжить свои штучки и хотел, было, возмутиться, но всё тот же голос продолжил:
– Фединг внезапно заболел и помещён в психиатрическую больницу. Подробности у директора Музея.
Не дожидаясь пока директор явится к нему, Отурок, со свойственной ему деловой энергией через несколько секунд сидел в кабинете директора и слушал его невнятный рассказ о происшедшем.
Не прошло и получаса, как Отурок шёл по больничному коридору.
Психиатрическая больница напоминала светлую, солнечную тюрьму. Только в отличие от настоящей тюрьмы здесь отсутствовали полицейские надзиратели с дубинками и наручниками. Не было также толстых металлических прутьев и решёток, сломать которые не смогло бы и стада разъярённых слонов. Не было железных кованых дверей. Всё чистенько, аккуратненько и очень тихо. Правда эта благополучная тишина иногда нарушалась истошными воплями, истерическими стенаниями, душераздирающими криками и суматошными действиями санитаров и медсестёр. А в основном это было чудесное место для отдыха, лечения и рассуждения о смысле бытия.
Отурок вошёл в палату к Федингу с некоторым волнением и сожалением о случившимся.
– Как ты себя чувствуешь, друг? – негромко спросил Отурок, подходя к койке больного.
Фединг молчал. Он лежал на больничной койке связанный смирительной рубашкой, рядом с ним стояли два огромных санитара в белых халатах, с засученными рукавами, поодаль копошилась медсестра, она неуклюже перебирала пакетики с лекарствами, какие-то баночки и шприцы.
Отурок жестом попросил всех удалиться. Санитары и медсестра нехотя подчинились Отурку, хотя и понимали, что им этого делать не следовало. Но слишком большой авторитет этого человека убеждал их в обратном.
– Директор Музея решил угробить всё дело – начал Фединг, как только свита покинула палату. – Он специально упрятал меня сюда… Ключ к разгадке тайны лежит, действительно, близко… Я в этом вчера убедился. Я нашёл… В это трудно поверить, но это действительно так!