До сих пор я излагал события, известные мне со слов И. Ти., и дополнял свой рассказ деталями, добытыми из других источников. Но в тот вечер, когда И. Ти. арестовали еще раз, я имел честь быть непосредственным свидетелем и участником развернувшихся событий.

Было уже около одиннадцати вечера. Я сидел на крыльце, приканчивал ящик пива и слушал кваканье лягушек на соседнем болоте, когда внезапно зазвонил телефон. Это был И. Ти.

– Гейб, Гейб, послушайте! Не знаю даже, как вам сказать, но я звоню из тюряги…

– Из тюрьмы? – Я весь день провел дома и еще ничего не знал о драматических событиях, развернувшихся в колледже.

– Гейб, послушайте, мой брат в Техасе внес за меня залог. Не могли бы вы взять мою машину и забрать меня отсюда? Моя машина стоит около корпуса Гримма.

Я часто подвозил И. Ти. на его «кадиллаке», поэтому у меня были свои ключи на всякий случай. И. Ти. не очень-то ладил со всякими механизмами и прочими материальными объектами реального мира, а потому его вполне устраивало, если за рулем сидел кто-то другой. Старый «кадиллак», по всей вероятности, ни разу не ездил быстрее пятидесяти миль в час с тех пор, как был подарен И. Ти. его братом. Я добрался до машины на велосипеде, а потом направился в тюрьму.

И. Ти. ждал меня на улице. Он стоял ко мне спиной, видимо, не подозревая о моем приезде. Луна отсвечивала на его лысине. Я тихонько подкатил с выключенными фарами и посигналил. И. Ти. подпрыгнул на месте и поспешил залезть в машину.

– Гейб, – заговорил он торопливо, пряча лицо в ладонях, – давайте уедем отсюда быстрее. Думаю, что меня и так уже заметили.

– Профессор Пух, если вас арестовали, завтра весь город так или иначе будет знать об этом. Нет смысла беспокоиться из-за того, что вас видели около тюрьмы.

Я завел мотор, шины завизжали на мостовой, и мы помчались по главной улице. Мы выеxали на Западное Болото, где я высвечивал фарами аллигаторов, пока И. Ти. рассказывал мне о том, что произошло в тот день. В ту осень вообще развелось необычайно много аллигаторов. Тут и там в тростниках различались доисторические очертания их тел. Жуткие твари то и дело бороздили темную воду. Ближе к полуночи И. Ти. попросил меня отвезти его к Юрию Ильичу, который жил на Северном Болоте.

Когда мы подъехали, Юрий Ильич сидел на веранде, погрузившись в свои бумаги при ленивом свете масляной лампы. Он быстро поправил свой розовый галстук-бабочку и приветствовал нас с распростертыми объятиями. Его коричневая куртка с мышиного цвета заплатами на локтях прорвалась так, что голые локти просвечивали сквозь оба слоя потертой ткани. Он был нетрезв, и глаза его светились особым маслянистым блеском. Он пригласил нас сесть, смахнув пыль и книги с одного шаткого стула и согнав кота с другого, затем налил нам коньяку. Таракан исследовал дно бутылки, пока мы молча пили из стаканов. Мотылек, залетевший с улицы, вился вокруг лампы. На стенах и на потолке висели пучки сосновых веток и шишек. На столе рядом с бумагами Юрия Ильича стояло блюдо с яблоками и красным виноградом. Из ракушки, которая служила пепельницей, торчала недокуренная сигара. Сверчок где-то в углу устроил битву скрипачей с цикадами на улице. Я прибил комара у себя на шее.

– Вот для чего нужна москитная сетка на двери. Чтобы комары не разлетались! – пошутил Юрий Ильич, поднял свой бокал, и мы выпили.

– Какие яркие сегодня светляки! – заметил я.

– Да, вечером тот куст просто светился, так их было много, – ответил Юрий Ильич. – Слышите, поет? Он и прошлой ночью прилетал. Профессор Пух, а как называется такая птица по-английски?