Командировочные сели в поезд… Диана вывела Стаса из купе под предлогом «надо серьезно поговорить».
– Скажи мне, Стас, только честно, для тебя это серьезно или просто интрижка?
– Конечно, серьезно, Диана.
– Так мы будем вместе?
«А ведь она не слишком умна, – сделал вывод Стас и ответил: «Конечно, мы будем вместе». Это ведь был всего лишь сон, а во сне можно и соврать.
В шесть вечера Стас был дома. По его смущению, неуверенности и подавленности Анечка поняла – что-то произошло. Что-то очень нехорошее.
– Кто?! – спросила она. – Диана?
– Не было никакой Дианы. Я просто устал. – Стас не хотел огорчать жену, даже во сне.
– Ты врешь, я же тебя знаю! Никогда у тебя глаза так не бегали, хотя ты мне и раньше изменял. Вижу, что сейчас это серьезно.
– Нет, Аня, ты ошибаешься, это совершенно несерьезно.
– То есть ты можешь теперь это делать «просто так»?! Уходи, Стас! Не хочу тебя видеть.
– Но Аня, послушай…
– Нет!
«Боже, прекратится когда-нибудь этот бред или нет?!» – в очередной раз подумал Станислав Петрович.
Аня собрала Стасу чемодан, и он поехал ночевать к приятелю, а наутро пришло понимание происходящего. Случилась та самая «теоретическая опасность», о которой предупреждал менеджер – Станислав Петрович застрял в своем сне. Произошло «зацикливание», из которого его не могут вывести.
Станислав ясно представил себе, как сейчас у его постели суетятся врачи и менеджеры, как горько рыдает жена, но ничего нельзя сделать. Сколько ему еще придется прожить в этой, им же выдуманной реальности? Месяц? Год? Два? Десять? Или это НАВСЕГДА?! Не может быть, чтобы навсегда!!!
– Выпустите меня отсюда! – стал кричать он. – Прекратите этот сон! Это не моя жизнь! Я хочу вернуться в свою! У меня там все было хорошо! Я обещаю никогда не желать того, чего не было. Того, что мне вообще не нужно. Клянусь, я больше никогда не переступлю порог этого проклятого Центра. Аня… Анечка, спаси меня! Спаси!..
Он кричал, и снова кричал, но это был беззвучный крик, который никто не слышал…
Я разговаривал со многими людьми. Оказалось, что не только мне иногда кажется: сделав однажды неправильный шаг, мы застряли в каком-то чуждом, неправильном мире. Что мы живем чужой, не своей жизнью. Что нам был предначертан совершенно другой путь, но мы с него свернули. Внутри нас все кричит. Но уже поздно – ничего изменить нельзя.
Чувствуй, как я
Я и Коба сидели в пивбаре на Бассейной уже более трех часов. О многом было переговорено, и сейчас мы вспоминали школу. Коба – это кличка. На самом деле он Олег Кобец. А я Ярик – Сергей Ярославцев. Наши однокашники с придумыванием кличек не особо заморачивались.
– А скажи, Ярик, ты часто вспоминаешь, как нас вначале рассадили, а потом вообще попереводили в разные школы? – спросил Коба.
Вопрос был риторическим – забудешь такое! Столько усилий было потрачено дабы разрушить «эту порочную дружбу». А порочное в дружбе было то, что мы с Олегом, сидя за одной партой, подкалывали учителей. Конечно, не всех, только тех, кто подставлялся. То есть большинство. Это жутко не нравилось Марго, в смысле нашей «классной» Маргарите Васильевне.
Не слишком злые шутки еще не могли стать поводом для оргвыводов. Но мы с Олегом такой повод предоставили. В начале шестого класса нас повезли на «хмель». Хмель – это растение, из его шишек пиво делают. А школьников в советское время использовали в качестве бесплатной рабочей силы. Мы срывали с лиан хмеля эти самые шишки и складывали в большие корзины. Норма была непосильной – корзина на человека. Однако Марго периодически подходила и капала на мозги: «Невыполнение нормы – позор для пионера».