А потом они летели стрелой по степи, чтобы просохнуть, не дожидаясь, пока их высушит жаркое африканское солнце. Массиниссе было по душе ощущение скорости и свободы, которое давали эти скачки. Нравились они и Эльту, который, казалось, был неутомим и мог унести своего седока туда, куда тот пожелает, – хоть на край земли.

Но вскоре такие поездки пришлось значительно сократить. Царевича, по приказу царя, стал учить чтению, письменности, математике, географии и языкам уже упоминавшийся лекарь-грек Пеон, который оказался еще и неплохим учителем. Массинисса и Бодешмун в тот период еще сильней сблизились во взглядах, считая, что все эти науки – бесполезное занятие.

Массиниссе хорошо давались языки: он довольно сносно освоил греческий, мог немного изъясниться по-пунийски и даже чуть-чуть изучил латынь. Все остальное его не прельщало, но открыто выступать против царского повеления он не решался и покорно ходил на уроки, сидя на них со страдальческим видом. Энергичному мальчишке очень не хотелось учиться, он частенько жаловался Бодешмуну, и тот его понимал. Старый воин прекрасно прожил свои годы без всех этих знаний и поддерживал мнение Массиниссы, считавшего, что ему не понадобится многое из того, что преподавал нудный Пеон.

И кроме того, ученик и наставник, как уже говорилось, знали друг о друге тайны, которые нерушимо хранили ото всех…

Как-то давно, когда царевич был довольно мал, он, едва научившись ходить, частенько настойчиво следовал по дворцу за Мисагеном, прося взять его с собой поиграть. Тот быстро убегал и дразнил братишку, который никак не мог его догнать. А однажды и вовсе, спрятавшись за углом, подождал, пока младший подбежит, и подставил ему подножку. Массинисса, споткнувшись, пролетел приличное расстояние и основательно приложился лбом о каменный пол. Мальчик громко заревел, а старший брат принялся над ним еще и посмеиваться.

Заметив это, Бодешмун разулся и, быстро подбежав к месту действия, основательно наступил на ногу Мисагена, которую тот не успел убрать. Теперь братья-царевичи разревелись в два голоса, и на этот дружный громкий хор стали собираться слуги дворца. Прибежала и царица, подхватившая на руки старшего. Младший тут же привычно вскарабкался на руки Бодешмуна и почти сразу успокоился, обхватив учителя за шею.

Аглаур же, прижимая к себе первенца, тщетно пыталась прекратить его непрекращающийся рев. Тогда она не удержалась от язвительного замечания:

– Может, тебе и первого нашего сына взять на воспитание, Бодешмун? Вон как ты с Массиниссой ловко управляешься. Интересно, а у царя на него время бывает или он все время с тобой?

– У царя всегда находится время для общения с сыном, – не моргнув глазом, соврал Бодешмун. – А Мисагена, я думаю, ты, царица, и сама сможешь хорошо воспитать, если только будешь с ним построже…

Аглаур вспыхнула от гнева, но взяла себя в руки. Глядя, как доверчиво и по-хозяйски Массинисса обнимает своего учителя, она почувствовала ревность и сожаление оттого, что муж не позволяет ей общаться с младшим сыном.

Помолчав, она спросила:

– Массинисса напоминает тебе твоего Агхата?

Приветливо улыбавшийся ей Бодешмун вмиг посуровел:

– Я бы не хотел говорить об этом, царица…

– А кто такой Агхат? – тут же заинтересовался Массинисса.

– Я тебе потом расскажу, – хмуро пообещал учитель.

– И почему ты снова не женишься? – поняв, что попала по больному месту, продолжала доставать его Аглаур.

Ей нравился этот добродушный здоровяк – и как мужчина, и как человек, который достойно воспитывал ее сына. Но он всегда при виде ее сохранял невозмутимость, в отличие от почти всех других мужчин дворца, которые тайно буквально пожирали глазами красавицу-царицу. Такое преувеличенное внимание она могла простить, но равнодушие по отношению к ее прелестям – никогда!