Гатара отвернулась. Аудиенция была окончена. Но Сейт-Акх продолжал его слушать.

– Мне казалось, что я на самом деле достоин силы богов, – продолжил Мал. – Я вступил с ними в союз, и только у подножия пирамид понял, во что ввязался. Я никому бы не пожелал такой участи. Я знаю, Ваше Величество полагает иначе. Пусть каждый из нас идет своим путем. Я был бы счастлив, если бы мой Бог ответил мне на мои молитвы, донес свою волю и указал путь. Но он безмолвствует, делая меня несчастнейшим из смертных.

Мал вышел из зала. Он вынул из сумы маску неприкосновенного и тут же вспомнил о другой маске, которая лежала здесь же. Проклятье Инсафа и Иустина – личина безумных царей-шутов все еще была у него: «Что мне с ней делать? Не знаю почему, но я не хочу возвращать ее Матаре и Гатаре. Оставлять маску у себя слишком опасно. Вдруг ее кто-нибудь случайно примерит, и тогда никто не сможет ему помочь».

И тогда Мал все понял. Гатара ждала, что он сам отдаст личину. Ведь Сейт-Акх предупреждал, что Мал должен встретиться с отверженным египетским царем – потомком фараона Иниотефа. Скорее всего, она знала, что маска у него, но не хотела произносить унижающих ее величие просьб. Матара уже просила его об этом. Мал помнил, как она вела себя во время их последнего разговора: ее горящий взор, пылкие речи, чувственные жесты. Матара была возбуждена и не могла себя сдерживать. Тогда Мал едва устоял от того, чтобы пойти ей навстречу: «Царицам нужна личина. Или они ищут человека, который с ее помощью спасет город? Кебхут говорила ему, что он не единственный полководец. Но знает ли этот несчастный, на какие муки он может быть обречен? Матара утверждала, что, надев личину, смертный сойдет с ума. Но ведь Инсафу удалось остаться самим собой». Мал решил ничего не предпринимать, пока Господь не укажет ему, как действовать.

Он подождал Крития, но тот так и не появился. Мал надел маску неприкосновенного и прошел в соседнюю комнату, где его дожидались Паоло и Лия. С балкона донеслись голоса. Мал посмотрел туда и увидел людей в масках. Судя по словам, которые он смог разобрать, они обсуждали предстоящую битву. Мал прислушался. Речь шла о том, что до сих пор город богов в противостоянии христиан и мусульман не принимал ничью из сторон, и это его так и не спасло от нападений как тех, так и других. Кто-то настаивал, что Сетх – никакой не враг, а один из могущественных богов, получивший благословения великого Геба и порождающей богов Нут. И выходило так, что грядущее сражение между Сетхом и Осирисом есть не что иное, как мистерия, и жители Мемфиса должны быть счастливы, что им выпала честь участвовать в ней. Ведь даже погибнуть в этой схватке – редкая удача, потому как на поле битвы будут незримо присутствовать сами боги. И чем сильнее противник, чем более он коварен и хитер, тем большую ценность приобретает победа над ним.

В исходе поединка у масок не было никаких сомнений. Ведь Гор однажды уже одержал победу над Сетхом. Честь Осириса была восстановлена, а справедливость восторжествовала. Теперь жители Мемфиса с упоением предвкушали тот момент, когда им предстоит встать на сторону одного из сияющих богов, и окунуться в океан их живительной силы. Никто не сомневался, что в этом великом бою не будет смерти ни для кого. Ни один из участников разговора даже не думал, что его существование когда-нибудь прервется ударом меча. Они отвергали страх гибели и так обретали необычайную свободу. Мал, привыкший к мысли о том, что смерть неизбежна, ничего не понимал. Сейт-Акх предупреждал его, что в Мемфисе можно лишиться рассудка. И сейчас маски говорили о битве как о празднике, который мог бы открыть смысл их жизни. Они с нетерпением ждали события, которое повернет время вспять и перенесет их в Золотой век, когда боги и люди жили вместе и сражались бок о бок. Они жаждали, чтобы сакральный дух проник в их сердца. Жители Мемфиса считали, что битва знаменует собой возвращение легендарных времен. Они наслаждались ожиданием того дня, когда первые боги вернутся, и жизнь наполнится блаженством.