После бурного чоканья встала Вика:

– Лёня – светлый человек, и самый добрый… Все эти годы нашего брака… Его душа… То, что не имеет материального выражения, то есть бесценно… За тебя, Лёня! – быстро нагнулась к нему, поцеловала. Он догадался, что надо встать. Она прижалась к нему, поцеловала снова. Дядя Яша уже созрел для тоста.

Лёня Гурвич вдруг понял, где он находится. На собственных похоронах. Так бывает, когда смерть вдруг становится выходом. Распутывается, разрешается то, что давно уже не распутываемо, не разрешаемо – лишь умножает только бессмыслицу, общую муть. Смерть освободила домашних. И они добросовестно соблюдают приличия. Кстати, они ведь не лицемерят сейчас. Он освободил их и они благодарны ему. Они искренни. Просто это искренность ситуации, положения, момента. Он не удивился бы, если среди всех сыплющихся сейчас на него пожеланий прозвучало что-то вроде: «да будет земля тебе пухом».

Наконец дали слово дяде Яше. Он предупредил, что будет выступать в двух лицах: как Яков Файвиш и как «Яков Файвиш Лтд». Основной юмор спича заключался в его неимоверной затянутости и витиеватости. До Лёни дошло только, что он-Лёня сейчас как дядя Яша двадцать лет назад доказал, что американская мечта есть реальность.

После ужина пили чай в гостиной. Вика спросила его:

– Вот знаешь, конечно, что тридцать лет там будут длиться пятьсот наших земных (я не перепутала вроде?), а все равно как-то странно. Как такое представить?

Это она уже как бы невзначай потрогала его в гробу, дабы лишний раз удостовериться, что все по-настоящему. Надо было б ее напугать, клацнуть, например, зубами или резко открыть глаза.

Этот их провисший брак. Разве она не понимала. Он измочален, опустошен, устал от того, что так и не решился. Но она-то не меньше устала, годами выстраивая жизнь так, чтобы не решать.

Эти приглушенные, чинные разговоры гостей о том, о сём, как и бывает обычно на поминках. Здесь, в гостиной обращались теперь уже преимущественно к Вике. Что же, логика роли вдовы уже диктует свое.

Боря показывает сад: «Если хочешь, папа, здесь мы сделаем ручей, тебе же не нравится пруд. Ручей, про который ты говорил тогда». Боря единственный, кто участвует не в похоронах, – в проводах. В сотый раз рассказывать ему про годы и километры? «И дно будет каменным». Он обнял сына. Боря ростом уже почти что с него. А ведь с ним все получилось поверхностно, скомкано, наспех. Не просмаковал его становления, много чего пропустил, пролистнул в его жизни. Разве он знает, в каких образах сын видит мир или о чем мечтает на самом деле. Всегда умилялся себе самому как отцу снисходительному, доброму, упустив между пальцев… силы, сердца не хватит назвать потерю, посмотреть ей в лицо… Ладно, что Боря не унаследовал его невротичности, он не заложник примера и, судя по всему, будет счастливее, нежели Лёня, а волосы, он, кажется, где-то читал, что такие кудряшки могут еще и пройти, расправиться с возрастом, если правда, то жаль…

«Лёня! Лёня! – его искали в доме – «Дядя Яша уже уезжает».

Ночью Вика пришла к нему. Была чутка и внимательна. Увлекшись, они воскресили кое-что из своего юношеского репертуара. С ее стороны это не было косвенным извинением за годы безлюбого пресного секса без вкуса и запаха. Вдова отдавала последний долг. Они занимались этой некрофилией до четырех утра.

– Послушай, Билл, ты знаешь меня уже полвека, – орал в трубку Арнольд Коэн, – и я имел наивность надеяться, что ты хотя бы меня уважаешь. Нет, о любви сейчас не надо. Кто это был вообще? Что? Имиджмейкер? Твоюматьмейкер! Ты не видел, какое порно он изваял? – Арнольд Коэн чуть было не вдавил фотографию в экран телефона и снова в трубку, но уже вкрадчиво, – Как? Нашел десять отличий? А теперь я тебе зачитаю с листа. Ничего, послушаешь, это не долго: «Цель коррекции образа: достижение отдаленного визуального сходства А. Коэна с А. Эйнштейном. Имиджевые обретения: очевидны. Прогнозируемый результат: телезритель обнаруживает сконструированное сходство на второй, третьей минуте и после некоторого колебания удостоверяется в своем открытии. Эмоциональный фон: чувство удовлетворенности у телезрителя вследствие подтвержденности собственной наблюдательности». Продолжить? Ну, хорошо, что все понял. Что? Да не буду я больше брызгать слюной. Неужели в тебя попало? Не беру я в голову. Не беру. И мир не рухнет, согласен. Что журналисты? Я помню. Знаешь, Билл, в стилистике надо что-то менять, то есть у меня предчувствие. Ну, конечно же, плохое. Но так, больше по мелочам.