Виктор задал первый вопрос Алу:

– Так всё-таки, чем же вам понравился наш Майкл?

Слово наш было произнесено с таким интересным оттенком, словно Майкл приходился Виктору сыном или рабом. Уловить тонкую грань между этими двумя понятиями в голосе Виктора было сложно.

Нэнси томно зашлёпала челюстями, впиваясь в тело шоколадного трюфеля: «Чмок, Чмок».

Между тем Ал ничуть не смутился, доброжелательно взглянул на Майкла и, сделав руками небольшой жест, как бы намекающий: «что тут может быть не понятно», ответил:

– Красотой.

Вик рассмеялся:

– Да, да, конечно! Никто и не спорил, Майкл у нас красавец, – снова это необычное «у нас». – Но кроме?

Нэнси потянулась за прямоугольной конфетой из шоколада, покрытой тонкими струйками цветной карамели. Потом посмотрела направо, налево, согласно правилам дорожного движения, и, не обнаружив никаких противопоказаний, сделала «Кусь»!

Было заметно, как Ал неприятно смутился:

– Вы меня не поняли. Я говорю о внутренней красоте.

Паоло повёл бровями, слегка вытянул губы. Рене заговорщицки улыбнулся в сторону Паоло.

Виктор снова пёстро засмеялся:

– Да, да, но как же! Вы же едва знакомы! Разве можно за столь короткий срок что-то узнать о характере человека?

Рейчел интеллигентно без шума и пыли помешивала воображаемый сахар изящной ложечкой. На миг она остановилась, кинула взгляд на Нэнси, которая уже мысленно пыталась ограбить башню с красными сердцами, и вопросительно посмотрела на Ала.

Ал также уловил сигналы Нэнси, и подвинув сердца к ней, ответил:

– Я говорил не о характере, а о красоте идеи.

Нэнси поблагодарила Ала кивком головы и стащила красное сердце: «Кусь!»

Смех Виктора внезапно прервался. Он повернулся к Майклу и спросил у него:

– Майкл, у тебя появилась новая идея? Это было бы очень кстати в нашей ситуации, – слова «в нашей ситуации» имели тот же неповторимый оттенок, что и «наш Майкл».

Майкл помотал головой, но Ал ответил за него:

– Он ещё не осознал. Но уже думает о ней, и она прекрасна.

Мистическая тишина подкралась к присутствующим. Нэнси набиралась наглости попросить Мо, чтобы та подвинула блюдо с макарунами.

Виктор чувствовал, что всё идёт по плану:

– То есть, вы знаете, какая идея придёт Майклу в голову. Отчего же вы не скажете ему? Или хотя бы не намекнёте?!

Нэнси вежливо коснулась рукава Мо: «Мо, макаруны, – означали её жесты. – Макаруны!».

Ал ответил без тени юмора в голосе, при этом повернувшись лицом к Паоло, забавно прищурил глаз:

– Разве родители могли знать, каким мужчиной станет мальчик, который любил ломать игрушки?

Виктор широко улыбнулся и, взмахивая руками, произнёс:

– Ах! Именно я был таким мальчиком!

– Совершенно верно, – подтвердила Мо, протягивая макарун для Нэнси.

– Но как можно оценить красоту идеи, если вы не знаете её? – не унимался Виктор.

– Да, да, – подтвердила Мо.

– Очевидно, речь идёт об имплицитном знании вне вербального выражения, – сказал голос напротив Виктора.

Источником неряшливого на вкус детского, но уверенного голоса был Паоло.

– Вы в этом что-то понимаете, Паоло? – спросил Виктор.

Паоло ничего не ответил, а лишь бросил взгляд в сторону Ала.

– Правда, – ответил Ал Виктору, – понимание и красота связаны.

Ал сделал театральную паузу:

– Даже больше, эти слова означают одно и тоже. Если ты способен чувствовать красоту, значит понимаешь её. Но в то же время мало кто способен словами объяснить рассвет или закат, звёздное небо, узоры листьев и паутины, звуков мелодии.

– О! Я с вами совершенно согласен! – просиял Виктор, – Но я бы сказал, что никто не способен объяснить красоту!

– Неправда. Листья, деревья, паутина, кровеносные сосуды – всё это фракталы, – перебил детский голос Паоло.