Второй важный результат – книга, которую вы читаете. В «Эпохе криптовалют» мы сосредоточились на применении биткоина как платежной системы, способной повлиять на все валюты мира. Однако с тех пор мы осознали, что технология – рискованный предмет для писателя: она постоянно развивается, а слова на странице остаются прежними. За прошедшие три года столько всего изменилось, что нам пришлось написать еще одну книгу. В ней мы не только продолжим начатый в 2015 году разговор, но и выведем его на следующий, более высокий уровень. Нам предстоит рассмотреть, как биткоин-технология и ее различные ответвления могут реорганизовать общественные институты и найти новые сферы применения.

В условиях современной экономики миром правит тот, кто контролирует потоки информации. Это хорошо видно на примере таких информационно-технологических гигантов, как Google и Facebook: они постоянно накапливают данные о нас и нашем взаимодействии. В XXI веке само понятие власти определяется наличием полномочий собирать, хранить и публиковать данные. Сейчас эти полномочия носят централизованный характер и разделены между несколькими крупными корпорациями. Если вы не видите здесь проблемы, вспомните о том, как тайный алгоритм сети Facebook (нацеленный прежде всего на продвижение интересов компании) повлиял на политическую ситуацию в США. Поощряя создание и распространение нередко весьма сомнительной информации, чтобы вызвать коллективные всплески эмоций в группах единомышленников, этот алгоритм сыграл немалую роль в ошеломляющем исходе президентских выборов 2016 года.

Концепция блокчейна[3] может положить конец нынешней иерархии власти в информационном поле. В результате способность накапливать и обрабатывать данные перейдет к децентрализованной, никому не принадлежащей структуре. Теперь мы можем представить мир, неподвластный мегакорпорациям вроде Google и Facebook или даже силовым ведомствам вроде Агентства национальной безопасности. Мы, люди – граждане мирового сообщества, – сами будем решать, что делать с имеющейся информацией.

Вот, пожалуй, самое важное, что нужно знать о технологии блокчейн. «Машина правды» – наша попытка донести до вас эту мысль.

В шестидесяти милях к востоку от Аммана на небольшом участке сухой каменистой почвы, очищенной от песков Иорданской пустыни, расположен лагерь сирийских беженцев Азрак, открытый Управлением верховного комиссара ООН. В нем во временных домах – белых металлических постройках, расположенных в строгом линейном порядке, будто армейские казармы, – проживают 32 тысячи лишившихся крова сирийцев. В сущности, Азрак – это небольшой город со всеми типичными городскими проблемами. Однако Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ ООН) и другие гуманитарные миссии могут предоставить беженцам только кров и пищу. В их распоряжении нет структур и инстанций, обеспечивающих порядок, безопасность и жизнедеятельность городов.

Любому лагерю беженцев по определению не хватает того, что политологи называют «социальным капиталом»: налаженных связей и отношений, которые позволяют сообществу нормально функционировать и вступать во взаимодействие с другими группами. В Азраке эта проблема стоит особенно остро. В лагере есть отряд полиции, но служат в нем только иорданцы. Они не принадлежат к числу беженцев и воспринимаются как чужаки. Конечно, уровень преступности в Азраке ниже, чем в соседнем лагере Заатари, где 130 тысяч сирийцев проживают в условиях, которые представители ООН определили как «хаос и беззаконие». Тем не менее этот выжженный клочок земли трудно назвать гостеприимным. Когда в 2014 году Азрак был создан в качестве альтернативы переполненному Заатари, беженцы жаловались на его неприспособленность к бытовым нуждам. Электричество поступало с большими перебоями, что усложняло процесс зарядки телефонов – единственного средства связи с родными и близкими. Кроме того, отсутствие доверительных отношений внутри сообщества делало лагерь более уязвимым для боевиков Исламского государства – по крайней мере, в глазах самих беженцев. Поначалу многие отказывались переселяться в Азрак. И хотя в последнее время желающих стало больше, рассчитанный на 130 тысяч человек лагерь по-прежнему заполнен лишь на треть.