От моих мрачных мыслей, одолевавших голову, меня спасла Мариша, которая зашла в магазин, потревожив колокольчик над дверью. Я подняла на нее испуганный и затравленный взгляд. Мой ангел-хранитель подоспел в минуты полного отчаяния, когда она мне действительно была нужна, словно воздух.

– Господи, Маша, ты вся белая, – голос подруги звучал тревожно, – Что случилось?

– Он… он, – я сделала глоток воды из стакана, который дрожал в моих руках, расплескивая жидкость на пол, и еле смогла поставить его обратно на прилавок.

– Кто он, Маша? И что он сделал? Тебя опять кто-то обидел? Говори! Не пугай меня!

– Тот парень, который.... который.... – я закрыла лицо руками, пытаясь унять дрожь, – Он вернулся. Марина, он вернулся! – я стала кричать и бить ладошкой по прилавку. У меня началась запоздалая истерика. От ударов по прилавку, стакан упал на пол и разбился в дребезги, как и вся моя жизнь.

– Он вернулся, Марина, вернулся! – я продолжала бить руками по деревянному покрытию, не замечая боли в ладонях, пока подруга не вывела меня к себе из-за прилавка, крепко обняв.

– Тшш, все хорошо, – Она гладила мои волосы и спину, пока я ее крепко обнимала и рыдала на ее плече, – Тише, родная. Клянусь, именно сейчас, будь он здесь, я бы выпустила ему пулю в голову, видя, что он с тобой сделал.

Немного успокоившись, видимо, наконец-то, таблетки подействовали, я отошла от подруги, нервно потирая руки, и села на стул для клиентов, которые могли им воспользоваться, пока стояли в очереди.

Мои щеки были мокрыми от слез, губы еле заметно дрожали.

Марина осторожно спросила у меня:

– Он был здесь? Что он сказал, когда увидел тебя?

Я кивнула и тут же отрицательно покачала головой:

– Да, здесь. Со своим братом, да будут они оба прокляты! Ничего он не сказал, Марина. Он, видимо, меня даже не помнит. И вообще может не помнить ту ночь. Он тогда был сильно пьян.

– А ты уверена, что это он? Может похож просто.

Я снова отрицательно покачала головой:

– Нет, это именно он, – сказала вслух я, а про себя добавила: его запах, его голос, его губы и глаза.

– Да уж. Я надеюсь, он все-таки вспомнит, чтоб его совесть съела. Изнутри.

Я резко вскинула на Марину затравленный и испуганный взгляд:

– Нет, Марина. Лучше молись, чтобы не вспомнил. Если вспомнит, я пропала. Я чувствую это.

– Все закончилось, Машунь, – успокаивающим голосом обратилась ко мне подруга. – Хватит дрожать, как осиновый лист. Видишь, – Марина обвела рукой магазин, разговаривая со мной, как с маленьким ребенком, – нет его. Не сделает он тебе больно. А если вспомнит и сделает, то я ему яйца оторву. Он пожалеет, что вообще в тот вечер вышел из дома. Он должен тебе ноги целовать. За то что на свободе, а не сидит за решеткой. Насильственные действия – страшная статья. Он бы в тюрьме не выжил. Знать бы где он живет, я бы заявилась туда. Чтобы посмотреть ему в глаза и вырвать их вместе с руками и "мужским причиндалом", что болтается без дела и приносит лишь вред. Таким ублюдком нужно отрезать его еще при рождении.

Маришка села рядом со мной, и снова меня обняла, укутывая своим теплом и передовая мне свое спокойствие и силу.

Я кивнула:

– Да, нет его. Его здесь нет. Все закончилось, – бормотала я ей в плечо, крепко к ней прижимаясь, – Мариш, прости, я не смогу сегодня попасть к Вове. Извинись за меня. Я знаю, как это было для него важно, но клянусь, я не в состоянии.

Подруга понимающе кивнула.

– И еще, – продолжила я задыхающимся шепотом, впиваясь ногтями в ее руку, – если тебе не трудно, проводи меня сегодня домой, пожалуйста, – я подняла на нее умоляющий взгляд. С моих ресниц капали слезы прямо на ее дорогую одежду.