– Два, если разрешите.

– Слушаю.

– Вы не сказали, что делать с Окурком.

– С Окурком, как вы называете Джемилева, ничего не делать. И это приказ. Придёт время, и с ним разберёмся. Но пока поставлена задача не злить татар. Более того, я знаю, что принято решение, и их язык также будет государственным в Крыму, наряду с русским и украинским. Плюс не мне вам рассказывать про наших «турецких друзей». Короче, Максим Викторович, повторяю: Джемилева не трогать. Но он сегодня должен чётко понять, что тут надеяться ему не на что. Пусть уезжает в Киев.

– Ясно. Второй вопрос. Если с пиндосом что-то пойдёт не так, до какого предела я могу работать?

– Я уже сказал вам, подполковник. Операцией руководите вы. И вас никто не ограничивает в действиях. Но я вас прошу, Максим Викторович, и советую: сделайте так, чтобы он просто уехал. Это не моя блажь, а… – он поднял указательный палец в потолок. Поставлена главная задача. И звучит она так: ни капли крови. Вам всё понятно, подполковник?

– Так точно. Разрешите выполнять?

– Удачи вам, Максим Викторович. Как закончите, позвоните вот по этому телефону. – Профессор протянул старый, ещё кнопочный потёртый телефон. – Там один номер. Просто нажмёте вызов. И удачи вам! Берегите себя.

– Спасибо, Владлен Владиславович. Всё будет хорошо. – Максим достал из кармана пятидесятидолларовую купюру, положил её на стол, придавив краешек тарелкой с недоеденным пирожным, снял с вешалки плащ и, обернувшись к стойке, бодро прокричал:

– Светланочка, спасибо! Благодарность на столе. Обязательно ещё раз зайду, чтобы насладиться вашими прекрасными глазами! – Максим широко улыбнулся, поднял воротник плаща, чуть надвинул кепку на глаза, пижонски выпустил два колечка дыма – одно в другое – и, толкнув дверь, вышел.

01 марта 2014 г.

Спустя два часа.

Трасса Симферополь – Феодосия

Первые крупные и маслянисто-тяжёлые капли упали на лобовое стекло. Щётки небрежно смахнули их и опять лениво улеглись, как бы давая понять, что это совсем не то, ради чего должны работать видавшие виды дворники. И, словно обидевшись на такое пренебрежительное отношение, низкая фиолетовая туча плеснула в ответ потоком проливного дождя. Ветер подхватил крепкие струи и стал безжалостно хлестать ими снующие по шоссе автомобили.

Максим закрыл окно, оставив только никелированную треугольную форточку. Щётки явно не справлялись с напором водяной стихии, и, казалось, вот-вот – и они улетят вместе с порывами ветра. Старенькая «шестёрка» вела себя стойко и вроде бы даже держала как могла дорогу, но в местах, где в старом асфальте была продавлена колея и уже скапливалась вода, машину всё-таки вело. И уж совсем не придавало уверенности знание того, что резина лысая.

– Нет, старушка. Так дело не пойдёт. Я к тебе ещё не привык как следует. Да я говорил уже тебе, что точно такая же сестра-близнец, как и ты, у меня была долго? И, кстати, абсолютно той же масти. Но когда это было, родная?! А к хорошему быстро привыкаешь. Тем более к хорошим автомобилям. Плюс голова разламывается. И дождь этот не вовремя. Давай-ка мы лучше с тобой переждём эту тучку. Постоим, покурим. – И, заметив чуть впереди справа начало большого персикового сада, он съехал на обочину, дотянулся до правой двери и, покрутив ручку, опускающую окно, открыл его почти полностью. Включил магнитолу и закурил. – Голова действительно разламывается. Надо будет у сельпо остановиться коньяку купить, – то ли самому себе, то ли опять обращаясь к машине, сказал Максим и достал из внутреннего кармана плаща полупустую упаковку «Найза», выдавил из фольги две таблетки, закинул их в рот и запил крупными глотками, приложившись к полупустой пластиковой бутылке. После чего повернул колесико звука на магнитоле и стал тыкать пальцем в кнопки каналов старенького пионера.