– То есть мы зарабатываем авторитет у добран, вскармливаем себе мощного союзника в лице Сивояра, а когда у нас станет достаточно мощностей, сможем потягаться с Перуном и Велесом за покровительство над людьми, чтобы и нам тоже жертвы приносили, чем ещё более нарастим свои мощности.

Ну, вот он всё и объяснил.

– Да, как вариант… Так, ну что? За работу!

Разошлись. Опалив меня взглядом своих бездонных тёмно-карих глаз, горделивой лёгкой походкой ушла Марья.

…Марья…

Потом был мучительный месяц, когда я пытался понять, что со мной происходит. Я всегда умел быть решительным, но и продумывать свои решения, сдерживать порывы и ждать, ждать окончательного вызревания решений я тоже всегда умел. Я анализировал и проверял. Я понял, что это было не минутное помрачение, что, к счастью или нет, но жизнь мою появление Марьи разделило на две неравные части. В какой-то момент я понял, что жизнь «до Марьи» стала для меня каким-то далёким, смутно вспоминаемым прошлым, хотя было это всего несколько недель назад. Я осознал, что Марья очень нужна мне, что присутствие её удесятеряет мои силы и разум, что она дарует мне цель – если до сих пор я трудился, руководствуясь своими представлениями и убеждениями о правде и кривде, о том, как из того, что есть, сделать то, что должно быть, то теперь я вижу того, ради кого я тружусь – ради неё. Я хочу, чтоб этот мир лежал у её ног, и я буду добиваться этого.

Находясь рядом с нею, я поражался, как я мог до сих пор не замечать очевидного: сколь мы с ней созвучны и синхронны – в мыслях, словах, темпераменте, ценностях; сколь внезапно зрелыми оказываются её суждения; сколь сильна и независима её воля; сколь горделив её стан; сколь изящны её руки; сколь ярок её взгляд; сколь велика в ней жажда свершений. Я дам ей то, чего она хочет, – умение и власть творить и достигать, строить и повелевать, открывать и познавать.

Военная наука давалась ей не лучше, чем другим, но мало кто проявлял столько трудолюбия и энергии в овладении ею, как Марья. Засидевшись за построениями пешего строя, остались мы с ней вдвоем. И вдруг разговор сам собой перетек на житейские вопросы. Мы проговорили часа два, и, странно, я даже не помню, о чем. Помню чувство непрекращающегося счастья от её близости, чувство восхищения её раскрывающейся передо мною душой. Она говорила о том, что скучает по папеньке, о том, кем ей хотелось быть в детстве, и как она в конце концов твёрдо решила стать воительницей. Она говорила обо мне – о том, что я молчун, по десять раз взвешивающий каждое слово и, судя по сдержанной жестикуляции, трудно заводящий сердечные привязанности.

После того, как мы расстались в тот вечер, в моей душе творилось что-то невероятное – такое, подобного чему не ощущал я долгие века свое предыдущей жизни – ощущение разлитого тепла и света, восхищение и окрыление! Впервые в жизни я ощутил, что не могу выражать свои чувства иначе, чем в стихах:

И день, и ночь все мысли – о тебе.

Ни малой капли грязи в мыслях нет.

Единственная ты в моей судьбе,

Кто подарил мне свой волшебный свет!

Богиня светоносная моя!

Позволь мне пребывать у ног твоих!

В соседстве лишь блаженство находя,

Дыханием не сметь коснуться их!

О мой непревзойдённый идеал!

Как мог я жить, пока тебя не знал?!

Я жил, в потёмках ощупью бродя,

Родного маяка не находя.

Ах, ягодка прелестная моя!

Мне взгляда от тебя не оторвать!

Восторги все в молчании тая,

Готов я всем словам твоим внимать!

Ты счастье моё, радость и мечта!

Как я могу не петь тебе стихов,

Коль чувство, будто знал тебя всегда,

Не признаёт границ и берегов?!

… Не признаёт границ и берегов…