– Моя слава – мое дело, – тряхнул русой головой мужчина.

– Так и сговор с Нияном – дело твое… И важность у него поболее будет, чем у чужой солдатки.

Царский советник зло, по- волчьи, ощерился:

– Говори, да не заговаривайся, падаль.

С неба упала огромная сова. Мягко опустилась на плечо фигуры в балахоне, замерла, распахнув золотые глаза…

Казалось, свет созданного Огненного Змеем светильника особо и не докучал ночной птице.

Но ведь ее не должно было здесь быть:

– Откуда в Пекле сова? – Змей даже в ярости головы не терял.

– Совы птицы странные, советник… Летают где хотят… А мою вину прости мне советник, впредь умнее буду, заговариваться не стану… – пошел на попятную умрун.

Мужчина воспринял это как должное:

– То- то же… Пекленец готов исполнить свою часть уговора?

В голосе его собеседника проскользнули сладкие ноты:

– Царь Ниян всегда верен своему слову… – фигура протянула руку: в широком рукаве балахона она казалась еще суше, еще костлявее – и на протянутую ладонь Змея упал тяжелый перстень с черным, зеркально отполированным камнем: – Это только часть его милости. Остальные воспоследуют.

Мужчина дернул уголком рта:

– Мы договаривались о большем, – но сам перстень зажал в кулаке, словно опасался, что его собеседник передумает, заберет дар обратно.

– Всему свое время, царский советник…

– Даже эта часть должна была быть больше!

– Царь Ниян держит свое слово, – качнулся серый капюшон. – Не веришь мне, так до сердца Пекла всего ничего, одна ночь лета. Полетишь со мной? Спросишь ответа у Нияна? – в голосе явно слышалась издевка: посланник правителя Пекла слишком хорошо знал, что Огненный Змей не может на столь долгий срок отлучаться из Нави.

На язык просилось ругательство. Длинное, с перечислением родичей умруна до седьмого колена. Но Змей лишь поджал губы и прошипел:

– Пошел ты к лешему! Вымесок окаянный! – до конца сдержаться он все же не смог.

– И тебе не хворать, царский советник…

Мужчина резко крутанулся на каблуках и взмыл в воздух огненным всполохом: в гневе даже магический светильник, оставшийся на земле, не погасил, не уничтожил.

Его собеседник тихо хохотнул, ласково пригладил по голове так и не пошевелившуюся сову – та только глаза от удовольствия прикрыла – и медленно опустил носок тяжелого черного сапога на лежащий на земле огненный шар.

Во все стороны брызнули искры, и берег Пучай- реки погрузился во тьму.

***

Маша устало присела на краешек сундука, оглянулась на кровать:

– Васенька?

– Агась? – откликнулись оттуда, но на свет божий появляться почему- то не поспешили.

– Ты здесь? – вопрос был, конечно, глупый, но ничего умнее в голову пока что не приходило.

– Нетути меня! – хихикнули из- под кровати: видно вся идиотичность ситуации была понятна даже коловертышу.

– А разговаривает кто? – вздохнула Маша.

– Да сама ты, царевна, с собой разговоры и ведешь…

– И как я только сама до этого не догадалась? – фыркнула Орлова, покосилась на собственные ноги, покрытые россыпью алых пятнышек – ожоги легкие, до утра пройдут. Если их водой смыть, они б, конечно, не так пекли, но будем довольствоваться тем, что есть.

– А ты, царевна, вообще не очень догадлива, – из- под кровати показалось морщинистое личико.

– Спасибо, ты очень добрый, – пленница не удержалась от иронического замечания.

– А я че? Я ниче…

– Кстати. К слову о «ниче», – вспомнила Маша. – ты куда пропал?

– Я? – в голоске коловертыша звучало искреннее удивление: – Я на месте все время был.

– И место у тебя под кроватью? – не удержалась от подколки Маша.

Юмор ее, к сожалению, так и не поняли:

– Ну, да, а что?

– Ничего, – отмахнулась Орлова.