Все недоумевали, как можно было ухитриться так сильно разбить машину,– не получив при этом ни единой травмы,– чтобы бросить её на дороге, даже не попытавшись отбуксировать её домой и поставить в сервис. Уговаривали меня поехать на место аварии, предлагали помощь, от которой я как можно более вежливо, но тем не менее, категорично отказался. По моей версии, разбил я её в Германии, ехать туда далеко, да и незачем, и я не поеду.

Вероятно, на мой счёт тут же был сделан вывод, что я просто дурак и недотёпа, и денег мне в долг давать нельзя, но мне всё это было уже безразлично.

Неправдоподобность моей версии была почти очевидна, но я настаивал на ней, и скоро все отступились. Надо было, наверное, придумать что-нибудь поинтереснее, какую-нибудь холодящую кровь историю с ночным нападением бандитов, но я не подумал об этом заранее и сказал первое, что пришло в голову.

Оказалось, что я о многом не подумал заранее. Но всего не предусмотришь, к тому же, всё это было теперь уже неважно.

А потом мне неожиданно предложили работу, это было уже перед самым Новым Годом. Позвонил мой приятель Эдик и сказал, что Саша,– тот самый, у которого я занял деньги,– просил передать мне, что одним его знакомым нужен человек с машиной, и место вроде бы неплохое, только нужно позвонить срочно, лучше прямо сейчас. Я сказал: "Спасибо",– и записал телефон. А на другой день позвонил Саша и поинтересовался, позвонил ли я уже по этому телефону. Я сказал, что нет ещё, но сегодня же обязательно позвоню. Он нервничал, и его можно было понять, ведь теперь, при отсутствии машины, на которую я занимал у него деньги, мой долг как бы лишался залога, а ведь он догадывался или знал по слухам, что зарабатываю я не очень-то много, и всё шло к тому, что денег своих он не увидит. Вот он и подыскал мне место подоходнее. Или всё, и правда, произошло случайно, не знаю. Иногда мне кажется, что этот мир только и ждёт, когда мы, наконец, зададим ему свой вопрос, и все ответы у него наготове, а мы всё никак не осмелимся, лепечем что-то невнятное… Но однажды вдруг решаемся, и всё так неожиданно удачно складывается.

Так или иначе, но он позвонил мне ещё раз, уже после того, как я устроился, спросить, как у меня дела, а заодно и ненавязчиво напомнить о долге в форме почти изысканной: "С долгом можешь не торопиться, даже не думай о нём". Я отвечал, что у меня всё хорошо, долг я, конечно, верну, место у меня теперь хорошее, и скоро я начну зарабатывать нормальные деньги.

К Рождеству я готовился тщательно и заранее – купил живую ёлку, хотя у меня есть неплохая искусственная, замесил тесто для пряников и положил его в холодильник выстаиваться, купил рождественский глинтвейн, постирал скатерть, которая валялась в кладовке нестиранной с прошлого года, купил красивые свечи.

Мы были вдвоём, и была музыка – Чайковский, Телеманн, Гайдн,– и горели свечи, и её волосы светились от их огней, и на губах её играла улыбка.

Золотые рыбки плескались в её глазах.

Я сидел подле неё на полу и, прижавшись щекой к её бедру, шептал ей: "Ты вернула мне этот праздник, а разве нужно что-то говорить, когда такая музыка и такая ночь, Марта!.."

Она была одета в новое платье,– это был мой подарок,– и ткань искрилась.

"Как немного бывает нужно для счастья!"– говорил я.– "Расхожая фраза и, наверное, лукавая, да, лукавая, ведь разве может кто-нибудь измерить всё это, чтобы сказать "это много" или "это немного"? Никто и никогда не смог бы измерить этого…"

Её руки лежали на подлокотниках кресла, так спокойно, эти руки, мои любимые руки…

"Ты права",– сказал я.– "Это ничего не меняет, эти пряники и эти свечи, и это вино – всё это лишь атрибуты праздника, а теперь для нас праздником будет вся жизнь, каждый новый вечер и день, и каждая ночь… Но сегодня здесь совершается чудо!.."