– Ситуация такая: ночью там умерла молодая женщина. Поступила по «Скорой». Сразу оговорюсь: подробностей не знаю. Но сигнал был на самый верх. Кто звонил и во сколько – не знаю. Но меня дернули сверху и просили разобраться.

– В очередной раз?

– В очередной раз, – подтвердил Галкин. – И да, если задумаешь выяснить, кто это так обеспокоен состоянием дел в клинике, что без конца сигнализирует наверх, хочу предупредить – не смей.

Все понятно. Значит, кто-то из влиятельных там либо лечится и боится за последствия для своего здоровья, либо рвется на должность главного врача и теперешнего активно подсиживает.

Других вариантов быть не может.

– В общем, поезжай туда и разберись на месте.

– Есть!

– И да, особо не торопись. Главврач у них с девяти приступает к работе.

Будто она не знала!

– Маш, прошу тебя, поделикатнее там. Все же у людей горе…

Горюющих по молодой девчонке, умершей в гинекологии, Маша не обнаружила ни в приемном покое, ни возле отделения, ни у кабинета главного врача. Она разгладила рукав белого халата, врученного ей в приемном покое, поправила сползающие с ее обуви бахилы и вошла в кабинет главврача.

– Вот ее документы.

Главврач положил на стол медкарту с пришпиленным к ней большой скрепкой паспортом.

– Личные вещи?

– Кроссовки, шорты, футболка, нижнее белье, сумка, телефон и заколка для волос – все в хранилище.

– Сумка все же была?

– Да, маленькая сумочка имелась при ней.

– Деньги?

– В кошельке немного наличности, кредитная банковская карта, безымянная, в упаковке. По рассылке, видимо, получила. Расческа. Массажная. Все, больше ничего.

Маша полистала историю болезни, взглянула на паспорт, на прописку. У девушки была временная регистрация, которая заканчивалась через неделю.

– Родственникам не звонили?

– Телефон заблокировался. Пароля не знаем. Ей никто не звонил. Ни до операции, ни после, ни ночью. Но она, что характерно, все время пыталась кому-то дозвониться. Но… – доктор скорбно глянул на нее, – безрезультатно.

– Кому?

– Не знаем. Никто в ее телефон не подглядывал. Она ни с кем не делилась. Но, возможно, она пыталась дозвониться отцу своего ребенка.

– Которого потеряла, правильно я понимаю?

– Да.

– Что предшествовало этому? – Маша ткнула пальцем в одну из строк медицинской карты. – Тут написано: тупая травма низа живота. Ее кто-то избил? Ее привезли по «Скорой»? Подобрали на улице? Из дома? Как она поступила к вам? Сама пришла?

– Нет же, нет! – с чего-то очень разволновался главврач. – Была авария неподалеку. Кто-то подрезал маршрутку. Или врезался в нее. Подробности можете выяснить у своих коллег. Они вчера уже работали здесь и опрашивали пациентов, которые попали к нам.

– Та-ак… И много пациентов?

– Насколько мне известно, вместе с этой девушкой поступили четверо. Одна девушка ушла сразу, когда ей обработали рану на бедре. Мужчина с переломом ребер в травматологии. Состояние удовлетворительное. Женщина в кардиологии.

– Даже так?

– Да, просто перепугалась. И сердце прихватило. Ну, вот и… – его ладони развернулись в сторону медкарты, – эта вот беременная – Вера Вострикова.

– Отчего она умерла? Осложнения после операции?

– Что вы! Наш доктор – светило в области гинекологии! – мгновенно побледнел главврач. – Операция прошла штатно. Да, девушка потеряла много крови. И случилось прерывание беременности, но операция прошла штатно! Без осложнений. И вечером, перед сном, она даже попросила поесть. Ночью была жива. А утром медсестра нашла ее мертвой.

– Так каково предварительное заключение?

И вот тут доктор глянул на нее так, что у Маши в желудке заныло. Что-то было не так в данном конкретном случае. Не так, как прежде. Что-то скверное таилось в перепуганном взгляде главврача, обещающем самую настоящую, а не надуманную проблему.