Я послушно поворачиваюсь, и пока один из провожатых ворочает ключом в замке, изучаю пятна облупившейся масляной краски, сквозь которые проглядывает штукатурка, а местами и кирпичная кладка.

– Пошел! – снова толкают в спину.

Один коридор сменяется другим – темным и с сильным запахом застарелой плесени. Сбоку и сзади вспыхивают лампы фонарей…

«А вот это уже интересно!» – недоумеваю, когда приятеля закрывают в одной темной келье, а меня ведут дальше и водворяют в другую.

Слабый свет пробивается в щель между дверью и косяком. Осторожно исследую помещение: четыре шага в ширину и шесть в длину; глухие бетонные стены. На полу пыль и мусор. А вокруг противный кисловатый запах и жуткое безмолвие…

Ровно сутки мы сидим взаперти в разных клетушках, приспособленных под камеры. Сидим в темноте, без воды и кормежки и к тому же с наручниками на запястьях.

На следующий день в келью входят молчаливые крепкие ребята и минут десять обрабатывают меня, со знанием дела нанося болезненные удары по суставам и внутренним органам. Стиснув зубы, стараюсь терпеть, лишь изредка выдавливая стоны. Похожие звуки доносятся из коридора – оттуда, где пребывает Илья.

Часом позже под потолком зажигается лампочка, распахивается дверь, и в келью заходят истязатели в компании седовласого мужика в темном штатском костюме. Тот задает несколько вопросов, касающихся моего знакомства с сотрудниками ФСБ. Вопросы недвусмысленно намекают на Баркова и на запланированную им операцию.

Прикидываюсь наивным дурачком – дескать, знать ничего не знаю.

Седой мужик криво усмехается, кивает подчиненным, и те опять принимаются меня дубасить.

Я решительно ничего не понимал.

То есть я догадывался, что в облаве на дороге принимали участие спецслужбы. Именно они в трех «УАЗах» выскочили на перехват и протаранили «шестерку». Они же отшили подъехавших на иномарках ментов и, запихав нас в будку, повезли в заброшенную промзону. Но откуда столь внезапно появились фээсбэшники?!

Вывод напрашивался один: они не первый день сидели у меня на хвосте, а взять решили после побега Супруна.

Вторая и не менее важная проблема вырисовывалась после допроса: согласившись работать на Баркова, я, вероятно, попал в эпицентр противоборства двух служб одной «конторы». Короче говоря, оказался между молотом и наковальней. И выхода из этого дурацкого положения не видел, поскольку не знал тонкостей и особенностей работы службы безопасности.

И, наконец, третья загадка: почему нас привезли и держат в этой заброшенной промзоне? Почему допросы происходят здесь, а не в следственном изоляторе или не в Управлении ФСБ Краснодарского края? Уж не потому ли, что приговор нам уже вынесен и остаться в живых не светит?

Лежа на холодном цементном полу и ощупывая ноющие суставы, я очень сожалею о том, что Станислав не предупредил о подобных ситуациях – не научил, как себя вести, не подсказал, о чем можно говорить, а о чем нельзя. Чертовски жаль и Супруна. Получается, я вынудил друга совершить побег и втянул в авантюру, выхода из которой не видно. Через девять месяцев Илья спокойно вышел бы на свободу, вернулся бы к семье и зажил привычной жизнью. Отныне же перед нами маячили туманные перспективы: в лучшем случае засадят обоих за решетку. В худшем…

А вот о худшем думать совсем не хотелось.

Из моих карманов при обыске вытащили все, кроме таблеток – небольшая упаковка нитроглицерина осталась в заднем кармане брюк. Иногда после побоев сердце прихватывало; дрожащими пальцами я выковыривал крохотную таблетку и закидывал ее в рот. Отпускало, но спасительного снадобья оставалось немного.