– Лёша, – сказала мама, когда ей надоело такое моё поведение, – бери-ка, дружочек, посуду и накрывай на стол. Пирог готов!

Папа улыбнулся, весело мне подмигнул и пошёл ставить чайник.

– А вот это можно было сделать и заранее, – засмеялась мама. – Сто чайников уже закипело бы, пока вы тут ходили за мной хвостом.

Она надела толстые рукавицы, вытащила пирог из духовки и понесла его в гостиную. Сегодня мы пили чай там.

– Ир-а-а-а! – крикнула она по пути. – За стол! «Шарлотка» стынет!

Нет, со скатертью сестра сегодня не падала, зато крошки от пирога роняла постоянно. Родители сначала делали ей замечания, а потом просто махнули рукой и отправили за веником.

– Будешь аккуратнее в следующий раз! – строго сказал ей папа и облизал пальцы.

– Ну да, – засмеялась мама, – Гена, ты-то куда? Или аккуратность не про тебя?

– Просто очень вкусно, дорогая. Просто о-чень!

Ирка долго несла веник, и папа попросил меня ей помочь.

– Вот ты копуша! – крикнул я сестре и увидел, что она стоит посреди кухни перед горкой муки на полу.

– Это не я, – промямлила Ира, – так уже было.

– Ну д-а-а-а, конечно, это не ты! Как и кота не ты стригла. Ира, заканчивай, пока тебе от родителей не влетело.

Сестра нахмурилась, схватила веник и выбежала из кухни.

– А это мне убирать что ли? – посмотрел я на муку. – У-у-у… Наворотила тут!

Пирог был съеден, крошки Ира подмела, чай выпили, и лишь один кусочек, который мама отложила для Фила, не давал мне покоя. Завтрашний пирог – это же не сегодняшний, уже другой, может, и не вкусный совсем. Зачем он Филу? Ему он не нужен, ему нужен свежий, а свежий он вот, лежит на блюдечке и скучает. «Съешь меня, Лёша, – говорит, – не хочу сохнуть и доставаться какому-то там Филиппу. Пусть тебе будет вкусно и приятно».

Я дождался ночи и, когда всё в доме затихло, прокрался на кухню. Мысль о последнем и самом сладком кусочке пирога так меня и не оставила. Если Фил его не съел, значит, не очень-то он ему и нужен был, верно? «Верно!» – улыбнулся я и распахнул дверь.

Передо мной на средней полке, где мама хранит пакеты с гречкой, мукой и прочей нужной мелочью, стоял Маркус. Ну, а кто ещё это мог быть? Только он.

– Т-ы-ы-ы? – я чуть не закричал, так это было неожиданно. – Но как?

И тут он обернулся. Маленький – да, верёвочный – тоже да, глаза светятся красным. Не Маркус! И я даже ущипнул себя за руку, как в тот раз с сундуком.

– Убью! – заверещал незнакомец, резко вытащил крошечную саблю из пакета с пшеном, взмахнул ею над головой и спрятался за банкой с рисом. Мне показалось, или я видел край чёрного плаща?

– Какой странный сегодня день, – я выпил воды и заторопился в детскую.

Пирога уже не хотелось.

Всю дорогу к блошиному рынку бабушка была неразговорчива, хмурилась и вздыхала. Вот только ради того, чтобы она так не грустила, и надо было отправляться к Фёдору Ивановичу, а всё остальное могло и подождать. Хотя что такое это всё остальное? Ирка – ни при чём, я… Да, я был виноват, это правда.

А подождать могло всё, что в последнее время происходило у нас дома: пропажа золотой Чаши, выстриженный Барбарис, появление ещё одного корда. Я так и не перестал думать о человечке, которого встретил ночью пару дней назад. Совершенно точно, это был не Маркус. А как этот корд попал к нам? Зачем? И при чём тут пакет с пшеном? Да и с мукой тоже… А я ещё на Ирку тогда наговорил… Неудобно получилось. Но Ира хорошая, думаю, она сильно не обиделась, девчонка всё-таки и младшая сестра.

Мы опять ехали на метро – это был самый удобный и быстрый путь. Сегодня мне не читалось, особо не разговаривалось, и даже фонарики как-то померкли на фоне того, что случилось дома и ожидало нас впереди. Я стоял, прижавшись спиной к стене вагона, смотрел то на бабушку, которая очень нервничала, и поэтому теребила в руках берет, то на Ирку, которая открыла рот и с нескрываемым любопытством разглядывала незнакомых людей.