«В приемной приветливый адъютант, провожая меня (из записок поручика Кузминского) к дверям кабинета начальника штаба, улыбаясь заметил:

– Вы – единственный комитетчик, которого генерал будет рад видеть.

Стройный, моложавый, с правильными чертами лица и бородкой а ля Генрих Четвертый, генерал поднялся навстречу мне из-за стола, заваленного бумагами и картами. Живые глаза смотрели молодо и пытливо. Протягивая обе руки, с подкупающей простотой, он сразу же пожаловался мне:

– Я рад, что вы с нами. Вы не можете себе представить, как нас одолели эти проклятые комитеты. Главнокомандующий (генерал Деникин) не выносит их и шлет всех ко мне. Сколько времени уходит у меня на разговоры и обуздание их аппетитов. Садитесь и рассказывайте, чем мы можем быть вам полезны.

– Ваше превосходительство! Я должен доложить нашему Центральному комитету ваше мнение об использовании наших организующихся сил.

– Удивительно! Вы, кажется, единственный, кто от нас ничего не хочет.

– Разрешите мне, Ваше превосходительство, предостеречь вас от преждевременных заключений…

На следующий день я уезжал в Москву под впечатлением его продуманных и проницательных советов и указаний для нашей зарождающейся в революционной свистопляске „контрреволюционной“, по определению Керенского, организации».

Присмиревшая на некоторое время, после вступлении в верховное командование генерала Корнилова, солдатская масса, разлагаемая пропагандой из тыла, видя усилия лишь офицеров в поддержании дисциплины, стала снова быстро разлагаться. И теперь среди офицеров еще глубже и шире происходил раздел и разложение. В то время как одни волю генерала Корнилова принимали и на себя, другие предоставляли событиям течь своим путем.

Не потерявшая дух и волю часть офицеров искала путей и средств к спасению положения. Она обращалась не только за советами и приказами к своим начальникам, но и предлагала им решительные меры для борьбы с разложением, включая формирование частей специально для этой цели из офицеров и верных солдат. Доходили ли эти предложения офицеров до высшего командования? Казалось, не могли не дойти. Офицеры пытались связаться с Союзом офицеров, но «перепуганный представитель этого Союза всеми силами старался от меня поскорее избавиться и никаких директив я от него получить не мог».

Офицеры иных полков принимали меры даже через головы своих командиров. Вот запись офицера 127-го Путивльского полка:

«Все мы принадлежали к той полковой „элите“, которая сложилась из бывших „прапорщиков армейской пехоты“, постепенно заменявших кадровых офицеров на ротах, командах и даже батальонах. Эта „элита“ спаялась в дружную семью со строгой моралью взаимной выручки, независимо от приказаний свыше. Часто собирались и обсуждали положение, вырабатывали общую линию поведения. Была вера в генерала Корнилова и в самый разгар его выступления от имени всех офицеров полка была послана ему телеграмма с предложением оставить полк и явиться ему на поддержку. После его неудачи, строили планы пробраться на Дон к Каледину».

А между тем все требования генерала Корнилова, поддержанные генералами Деникиным, Марковым и др., оставались без должных последствий: сохранению армии Керенский предпочел сохранение революции. В генерале Корнилове, вслед за революционными организациями, он стал видеть врага революции, и 7 сентября генерал Корнилов, а вскоре генералы Деникин, Марков и др., были арестованы и посажены в тюрьму. В эти же дни из тюрем были освобождены Троцкий и др. большевики, арестованные за июньское восстание.

Верховным главнокомандующим стал сам Керенский.