Соня кивает:

– На Пасху точно окупится.

– Нет, правда. Почему я не могу так сделать, а кто-то может?

Она пожала плечами, я поняла это по звуку шуршащего пакета.

– Поеду завтра на второе собеседование, – говорю. – А прикинь, меня возьмут? Буду продвигать в интернете эту контору. Покупать рекламу у всяких пабликов типа «Родина. Царь. Православие».

– Такие существуют? – удивилась Соня.

– Да, я уже видела несколько. И за рекламу они просят немало, как будто сам царь будет ее публиковать.

– А что, если… – потянула Соня, – нам сделать паблик? Заработаем денег.

– Про царя?

– Нет. Ты ведь будешь лазить в этой своей конторе, а она, между прочим, одна из самых крупных, я посмотрела. Наверняка там полно говна всплывет. Интересный контент. Мы будем выгодно отличаться от других пабликов.

– То есть ты мне предлагаешь на работе продвигать бренд, а после работы его задвигать?

– Черный пиар – тоже пиар, – попыталась оправдаться Соня.

– Ладно, – говорю, – меня еще никуда не взяли. Но мне больше нравится идея с храмом.

На следующее утро я снова проснулась с похмелья – «Столичной» осталось полбутылки, нужно было что-то с этим сделать. Поэтому мы снова «дали рок». Снова с Никитой. Никита уехал в универ чуть ли не в семь утра. Я встала позже, меня немного штормило и мутило. Приготовила завтрак для Сони и поехала в Мытищи на электричке. Зачем я делаю завтраки для Сони, если она и сама может? Тут просто так не расскажешь – нужно лирическое отступление. Два года назад в Питере, когда мне было двадцать два, мы с друзьями поехали на Ладожское озеро, и там была Соня. Обычная девушка, похожая в профиль на Ахматову. Она мне сразу понравилась. Если бы мне тогда было что отдать, я бы отдала все, чтобы дружить с ней. Но все, что у меня было, – это съемная квартира, кеды-конверсы, стоптанные под плоскостопие, пачка сигарет и мои вечные панические атаки. Она плавала и играла в пляжный волейбол, такая красивая в черном купальнике, а я нырнула прямо в шортах, футболке и вернулась на берег. Зачем я на нее смотрю? Я стою на берегу, слежу за ней, думаю «какая же ты красивая» и боюсь о чем-то заговорить. Мокрая одежда аплодирует мне на ветру. Аплодирует моей смелости и браваде.

Соня дружила с ребятами из коммуны на Лиговском, где стены расписаны стихами и лозунгами. Акционисты, медиахудожники, активисты, социологи, философы. Поэты, которых вы никогда не узнаете, пока ваши внуки не станут учить их стихи на уроках литературы. Вот увидите, станут. А вы им будете помогать, потому что это, так скажем, не самые легкие для заучивания стихи. Ребята из коммуны участвовали во всех этих околополитических штуках: митинги, акции, хепенинги, перформансы, монстрации. Эти люди, о которых вы, может быть, слышали, но, скорее всего, они имеют полное право поприветствовать вас главным лозунгом оппозиции, фразой, которую придумал один из них: «ВЫ НАС ДАЖЕ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ».

В общем, Соня была из мира, который настолько же мне интересен, насколько незнаком. За два года я хорошо узнала ее, мы вместе ходили на открытые лекции, в бассейн и на концерты. Я никогда так близко ни с кем не дружила. Мы гуляли все белые ночи: наведывались в клубы на Думской и Лиговском, где разливают дешевый коктейль «Куба либре» и на входе вешают на руку бумажный браслет, знакомились с иностранцами, играли в кикер, давали рок. Утром мы, по локоть в этих бумажных браслетах, засыпали у нее на Маяковского, где сладко пахло корицей.

Когда Соня сказала: «Знаешь, я переезжаю в Москву учиться», я ответила: «Да? Мне тоже туда нужно» – и судорожно стала придумывать зачем. «А в Москве такая же валюта, как по всей России?» – «Да, – ответила она, – только курс четыре к одному». Я предложила: «Давай будем жить вместе, и тебе не нужно будет много платить за съемную квартиру. А я наконец-то буду учиться в Литературном институте. Давно хотела». Я очень люблю Соню. Так и случилось.