В сентябре по почте получил постановление прокурора о закрытии дела в связи с отсутствием состава преступления. К этому времени по благословению батюшки Николая (Щелочкова) я устроился на работу в школу при ВТК.

– Благословляю тебя не только учить, но и лечить детей. Иди и работай с Богом! – сказал на прощание добрый пастырь.

В марте девяносто седьмого со мной случилось одно происшествие, которое перенесло меня в будущее. На остановке рядом с Каменским клубом мимо меня бежала красивая рыжая дворняга. Пес был очень голоден, но лаял он как-то по-особенному. Это был не собачий лай, это были проклятия. Собачья глотка изрыгала последние черные проклятия на всех и на вся. Людей, мир, всех. Я поставил свой пакет на землю и стал доставать остатки обеда. Пес остановился, но еду так и не взял. Он больше не верил людям. Как я его не уговаривал, собака к еде не подошла. И ко мне тоже. Подъехал автобус и я зашел внутрь. А в церкви молясь, спросил Бога, что все это значит?

– Это то, во что ты превратишься спустя двадцать лет.

Прошло двадцать лет и я в самом деле превратился в человека проклинающего. Новый вид людей, у которых забрали все. Как у той собаки в Каменске.

Через год постижения криминальных азов я уволился из колонии. Инициатором перевода в торговый техникум стал протоиерей Николай Марковский и диакон Гавриил (Агабеков). Вдвоем они уговорили меня уйти из колонии. Им очень не нравилась моя спокойная и благословленная протоиереем Николаем работа. За мной захлопнулась массивная железная дверь. Остались строчки, которые можно написать только на зоне.

Свет обрезан у глаз

Тишиною свинца.

И от тяжести век

Онемела душа.

1997.

К этому времени первый из них стал моим новым духовником. Мне «посчастливилось» в кавычках и без быть тринадцать лет духовным чадом этого человека, священника по призванию. О таких говорят «Священник с большой буквы».

Я долго выбирал: Щелочков или Марковский? Остановился на гонителе. Вел себя так, как ведут прозорливые пастыри: легко читал чужие мысли, избегал общения с кем-либо, говорил мало и только по необходимости. Очень любил алтарь и церковные службы. Когда находился в алтаре, видел всех, вся и все. Но, по-моему, за пределами алтаря такой сильной способностью духовного видения не обладал.

Когда в июле девяносто шестого следствие определило меня главным подозреваемым и начались вызовы на «беседы», рассказал все на отпусте батюшке. А в ответ услышал ледяной ответ.

– Не бейте детей!

Это не было прозорливостью. От его ответа веяло откровенной предвзятостью. Он что-то видел духовными очами. Мне ведь и вправду пришлось отшвыривать детей, лапавших пионервожатую. Если бы я их бил, меня давно посадили бы. Тогда впервые промелькнула смутная догадка – семь дней ужаса в лагере, сорвавшиеся как с цепи мальчишки, дожди и ливни дни и ночи напролет – все лагерное безумие подстроил именно он.

Если это так, то его духовная власть огромна, иначе мне не пришлось бы кувыркаться в тех ужасах. Цель – присмотреться, как я поведу себя в подобной ситуации. Меня просто прощупывали.

Весной 1995 года мой духовник иеромонах Савватий в приступе откровенности чуть было не проговорился.

– Не езди домой. Останься здесь. Если не можешь работать, то в монастыре у Никона поживешь. Парное молоко поставит на ноги.

– Нет, батюшка, бабка умерла, мать осталась одна, мне придется ехать. А молоко и козье уже не помогает.