Наш институтский преподаватель права неустанно повторял нам, что законы надо читать и изучать в оригинале. Оригинал – это «Ведомости» Верховного Совета РФ. От законов и постановлений, принятых ВС РФ по секретным видам деятельности, веяло лютым холодом. Профессионалов с первоклассным опытом работы отправляли в резерв, на пенсию, сокращали в «связи с перепрофилированием основных видов деятельности». Такого безумия, полного паралича власти не было и в марте 1917 года. Над страной глумились тридцатипятилетние мальчишки, успешно завербованные западными спецслужбами в конце восьмидесятых. Захлопнув последний закон, я знал, что делать.

Сентябрь 1993 года. Уже не помню, где и как отыскались номера телефонов ВС и конкретные фамилии сидельцев в Комитетах, но первый человек, поднявший трубку, был Степашин. Выслушав в чем дело, поинтересовался, откуда я звоню.

– С Ивановской области, – ответил я.

– А, – радостно подвел итог всему разговору председатель комитета по обороне и безопасности, – так вам нужно обратиться к моему заместителю, Большакову Борису Терентьевичу, он ваш земляк.

И, продиктовав два его рабочих телефона, распрощался. Звоню Большакову. Объясняю, почему я свалился ему на голову. К моему удивлению, он назначает мне точный день приема в Белом доме.

– А как я к вам попаду? – спрашиваю.

– Зайдете в третий подъезд, вход свободный, наберете с внутреннего телефона номер, я выпишу вам пропуск. Пропуск на входе покажете дежурному, он сделает отметку и скажет, куда идти. Все. До свидания.

Ошеломленный от такого поворота дела, кладу трубку. Неужто удача постучалась мне в дверь?

Ровно через пять дней я сижу в его кабинете на одиннадцатом этаже, даже не подозревая, что через месяц именно по верхним этажам будут бить танки «первого президента» России.

Объясняю, почему не прошел медкомиссию и прошу рассмотреть саму суть дела заново. Показываю ему заявление и пожелтевшие листки «Об основах российской ментальности». Он пробегает глазами заявление и начинает читать «записки сумасшедшего», как назвала их женщина, печатавшая с черновика, не переставая при этом пить кофе. Но вот прочитан первый лист и кофе «кончилось».

На моих глазах произошло невероятное. Полковнику ФСБ и депутату Верховного Совета стало интересно. Я смотрел в окно, на пасмурную Москву и ждал, когда он закончит читать «бред и гадость, чушь и кошмар». Бедная женщина плевалась, набирая непонятные ей слова.

– Олег Степанович. Вы нам подходите. Минутку, я позвоню в Иваново, прикажу, чтобы ваше дело было пересмотрено.

Теперь уже я с интересом смотрю на Бориса Терентьевича. Рука Большакова снимает трубку прямого телефона и через минуту начальнику Управления СБ по Ивановской области «стало хорошо». Сделав одно дело, он обратился ко мне:

– Конечно, если бы вы просто хотели служить, в приемной на Лубянке целый список вакансий.

Перебиваю.

– Был там в июле. Норильск, Магадан, районы Крайнего Севера, Дальний Восток. И никаких ограничений по глазам. Предлагают выбрать, что подходит. Даже переучиваться не надо, пиши заявление и в бой.

– Все дело в том, что то, чем вы хотите заниматься, отнесено к правительственным секретным подразделениям. Это власть. Медкомиссия будет носить формальный характер, если согласитесь на три года крови.

Вот облом! О таком я слышу впервые. Три года чего? Горячих точек, криминала, чьей крови? Моей? Чужой? Вопросительно гляжу на офицера. Мои глаза просят пояснения.

– Олег Степанович, мы должны быть в вас уверены. Три года это минимум. Я бы мог сказать больше. Пять лет. А некоторые проходят еще больше.