На пороге стоял офицер, через погоны шинели был продет башлык, в руках он держал маленький букетик фиалок. Анна сразу же кинулась ему на шею.

– Ну подожди, сестрёнка, – сказал он с улыбкой, – дай хоть войду. Шинель вся мокрая, платье промочишь.

Но она его не слышала, повисла на шее и плакала от счастья. С момента их последней встречи шёл уже четвёртый год. Было это в августе 17-го, он приезжал из Петрограда после окончания военной академии. С тех пор поменялось всё: нравы, ценности, люди, страна, неизменной осталась только вера в эту встречу.

Через некоторое время она сама затащила его в комнату, стала поспешно расстёгивать шинель. Он с улыбкой протянул ей принесённый букетик.

– Спасибо, мои любимые, – Анна поднесла фиалки к губам, – я сейчас принесу вазу и поставлю воду. Мы будем пить чай.

Владимир взглядом окинул комнату: кровать с ночным столиком, стол да два стула. Голая лампочка одиноко украшала высокий потолок, а большое двустворчатое окно до половины было закрыто занавесками.

– Не надо чаю, – устало ответил гость, – я ненадолго, у меня всего лишь час.

– Как час? Нет, я тебя никуда не отпущу, мы сейчас же будем пить чай. Садись и жди меня, здесь я командир. – И с улыбкой добавила: Боже, Володя, как я рада тебя видеть.

Она прибежала через минуту, держа в одной руке небольшую вазочку с фиалками, а в другой – банку с вареньем.

– Представляешь, – сказала она с восторгом, – я в Ницце уже пять месяцев и только на прошлой неделе встретила Анну Ивановну Виноградову с супругом Владимиром Андреевичем. Они уже год как здесь. Была у них в гостях. Анна Ивановна по-прежнему варит варенье, говорит, что местный джем напоминает ей холодец с сахаром. Она подарила мне вот эту баночку клубничного варенья. – Эмоции переполняли её, она вела себя как ребёнок, но ничего не могла с собой поделать. – А теперь встань со стула и сядь на кровать, там удобнее. Я хочу, чтобы ты сидел на моей кровати, а я пока накрою на стол.

– Анечка, я не голоден, – он пересел на кровать, – не надо ничего. Посиди со мной.

– Ну что ты такой грустный, Володя, ведь такая радость, – она села рядом с ним, обняла его руку и положила голову ему на плечо. – Боже, ты такой холодный, давай, я тебя укрою. Мне так хочется тебя согреть. – Она ещё крепче обняла его руку.

– Я не замёрз, – он положил свою ладонь на её, – когда ты рядом, мне всегда тепло. Просто посиди со мной. Расскажи, как мама и как наш Киев?

– Киев опустел, предприятия не работают, некому работать, все воюют. Мы с мамой ещё год назад решили уехать, но ты же её знаешь. Однажды она побывала в Баден-Бадене и сказала, что лучше нашей деревни летом ничего нет. Всё же много говорили о возможности уехать, но только после последнего прихода большевиков решили, что больше ждать нечего.

Нашу квартиру уплотнили, так сейчас называют это хамское заселение. Спасибо, хоть дали возможность выбрать комнату. Мы переселились в залу. Сначала к нам заехала семья красного командира. Его мы не видели, но зато хорошо познакомились с его женой Надей и тремя их сыновьями. У нас сразу стали пропадать вещи, хорошие вещи. Мама попросила Игната врезать замок. Ну ты помнишь нашего Игната? Он всё так же скрипит, ворчит, но двор метёт и замок нам врезал.

Через месяц заселился второй жилец, чекист Заковский. Невысокий, коренастый, с маленькими хитрыми глазками, говорил отрывисто, брызгая слюной. Неприятная личность. Одевался во всё кожаное, как шофёр, и никогда не разувался, а на каблуках его сапог были набиты конские подковы, мама назвала его «человек-конь». Мы каждый раз слышали, когда он приходил и уходил. Мама говорила: «О, человек-конь пришёл». – Анна как-то загадочно улыбнулась. – Первые дни он вёл себя крайне вежливо. Увидев меня на кухне, сразу заговорил, как будто мы были знакомы тысячу лет. Предложил устроить меня на место секретарши в Губчека. Я ему не отвечала, и это начало его раздражать. К тому же своими подковами он исцарапал весь паркет. Мама сделала ему замечание, на что он заявил, что является таким же полноправным хозяином жилплощади, как и мы, и может посодействовать в переселении нас в дворницкую. Где-то через неделю он пришёл домой поздно вечером, сильно пьяный. Сначала кричал на кухне «Интернационал» и ещё какие-то пролетарские песни. Потом пошёл по квартире, остановился у нашей двери. Мы молчали. Вполголоса произнес: «Девка, а девка, выходи погутарим», – достал свой пистолет и начал стучать рукоятью в дверь. Да так громко. Кричал, что если мы не откроем, то он нас всех перестреляет. Было очень страшно. Я думала, сердце выскочит. Мама спрятала меня в шкаф и открыла. Он зашёл с пистолетом в руке, стал им размахивать, спрашивал, где я. Мама ответила, что я сегодня ночую у родственников. К счастью, продолжения не последовало. Этой ночью мы окончательно решили, что нужно уезжать. Утром, дождавшись, когда опричник ушёл на службу, я собралась и переехала к тёте Маше.