Марина допила стакан. Схлынула только внешняя волна усталости, та основная, которая накапливается не днями и даже не неделями, оставалась, и Марина знала, что от нее так просто не избавишься. Разве только… Нет, вопрос о втором стакане исключался. Если она его выпьет, то не сдвинется с места и, уж конечно, никуда не поедет. А ей надо ехать, обязательно. Месяц тому назад она купила два десятка цыплят и поселила их на даче в старом сарайчике, который давно пустовал. Раньше на даче, впрочем, как и дома, хозяйничала свекровь. Выросшая и прожившая большую часть своей жизни на асфальте, к земле Марина относилась равнодушно. Глядя на натруженные руки и обветренные лица крестьян на Привозе она испытывала к ним двойственное чувство: нечто среднее между неприятием и жалостью, скорее жалость, потому что в глубине души она понимала, что именно благодаря таким людям они имеют на столе все, что им необходимо, а руки ее при этом остаются нежными и гладкими, пахнут не въевшимся навозом, а хорошим кремом. Возможно, так продолжалось бы всегда, но времена изменились. Теперь походы на Привоз, кстати, значительно более редкие, зачастую оканчивались не материальным, а познавательным результатом и превращались в изнурительное метание от одного прилавка к другому в тщетной надежде купить подешевле. Да, и физиономии перекупщиков, постепенно вытеснивших настоящих продавцов своего товара, мягко говоря, не вызывали симпатии, а от липких оценивающих взглядов, насколько можно тебя обмануть, обвесить, она не могла избавиться еще несколько дней. Усиливающаяся нужда дала толчок к пробуждению нравственности, ростки которой становились все больше и сильнее. Речь шла не о той, расхожей, которую декларируют ежечасно и ежедневно с экранов телевизоров высокопоставленные воры и их лакеи, а глубинной, заставляющей человека, если он еще оставался таковым, задуматься о смысле своего существования: кто я? зачем живу? что я могу сделать хотя бы для себя? Это и заставило ее в один из погожих весенних дней, неожиданно для самой себя, купить эти маленькие хрупкие существа, за жизнь которых она в одночасье почувствовала огромную ответственность.

Электричка уходила через полтора часа, нужно было еще собраться, да и до вокзала добираться около сорока минут. Еду для цыплят Марина приготовила заранее; правда, теперь их стало меньше. Пока она разбиралась, чем их кормить и как за ними ухаживать, почти половина сдохла. Осталось двенадцать, но ели они каждый за троих.

К вечеру небо затянули тучи, изредка накрапывал дождь. Марина прошла через ворота, поздоровалась с охранником. Их садовый массив был небольшим, немногим более сотни участков и когда-то считался в глазах горожан элитным. Его обнесли высоким сетчатым забором, двое охранников постоянно дежурили у ворот, но Марина никогда не видела, что бы хоть кто-либо из них обходил территорию. Зато пили они часто и много, благо, домашнее вино делали если не все, то многие дачники. Марина сама пила вино, сделанное еще мужем, вернее допивала, и это ее очень беспокоило. Никого не встретив по дороге, Марина подошла к своему участку. Дом утопал в зелени и цветах. Внутри дома было прохладно, и она сразу растопила камин. Сухие дрова разгорелись мгновенно. Свет Марина не включала, и по стенам комнаты заплясали причудливые тени. Муж сам строил дом и, несмотря на то, что по мнению собственной матери был растяпой, внутренняя отделка радовала глаз. И сейчас в мерцающем свете пламени камина, комната казалась особенно уютной, хотя, кроме старого дивана, двух кресел, небольшого самодельного столика и старого черно-белого телевизора также на самодельной подставке и нескольких литографий на стене, в ней ничего не было.