Лебедев шёл рядом с женой и упорно молчал. Для оправданий у него не было слов. Действительно, всё выглядело довольно мрачно.

Ужин в семье Лебедева прошёл в невесёлой обстановке. Так было уже много раз и всё по разным причинам. Субботу и воскресенье в эту неделю муж старательно выполнял просьбы жены, стараясь не раздражаться и не раздражать свою жену. И тут он решил, что письма из Латвии ему необходимо хранить только на работе. Только на работе!..

Во второй половине воскресного дня ему удалось съездить на Главпочтамт. Ему вручили два письма.


«Игорь, здравствуй! Здравствуй, Игорь! Воспоминанья мучают меня,
И я как слабая рабыня не знаю, что сказать отныне… Меня грызёт боль бытия…
Как будто я совсем не «Я». И ничего не понимаю, и как-то пламенно страдаю…
А, в общем, просто умираю… От боли в сердце… от тебя.
В законном браке с мужем верным скитаюсь я… томлюсь безмерно…
Не может он меня понять, не хочет, может быть, как знать…
А мне волненья не унять, А мне сомненья не изгнать.
И так приходится (как скверно! ) От одиночества страдать…
Если говорить правду, то не всё так сразу было плохо. Не стану я корить судьбу. Не стану злобно обижаться…
Я знала и счастье, я знала любовь, И были мы счастливые очень.
Волненье приходит подобное вновь, –Но верить ему ― нету мочи.
В такие безумные ночи мне лгали любимые очи…
Я долго любила, где можно страдать… Теперь не люблю, но страдаю опять.
Зачем грусть-тоска меня точит, судьба надо мною хохочет?
Она надо мною смеётся и шепчет: всё снова вернётся,
Что в Юрмале будут, как в Сочи, такие же знойные ночи…

До свидания, мой дорогой Игорь! Снизойди и ответь! Пожалуйста…»


Лебедев глубоко вздохнул, погладил слегка вспотевший лоб… вытащил из кармана платок и вытер лоб… положил платок в карман и… застыл в неподвижной позе.

– Молодой человек, – попросила откуда-то из другого мира пожилая женщина, – подвиньтесь немного, я доченьке письмо напишу. Она ждёт, моя дорогая…

Лебедев подвинулся и освободил место старушке интеллигентного вида. Старушка старательно принялась писать письмо и время от времени глубоко вздыхала. Лебедев поднялся со стула, отошёл к стене и, повернувшись к окну открыл второй конверт.


«Здравствуй, здравствуй, дорогой! Здравствуй милый и родной! Я с остервенением изучаю быт и его житейскую мудрость. Приходится признать, что я очень глупый человек. Я не могу многого понять в этом советском быту! Уже никаких хороших мыслей не хватает. Муж меня почти во всём игнорирует.

Пытаюсь снова изучать… Так, сколько можно изучать
Житейской мудрости глубины, себя тоскою изнурять
И прибавлять Ему седины?!
И в час ночной в немом молчаньи от одиночества страдать,
И в бесконечном ожиданьи огнём желаний изнывать?
Звезде покоя не сиять! Лишь потому, что не понять
Ему души моей мятежной, Пусть своенравной, но и нежной.
Я не живу, а существую… Не заточить любовь немую
Ему в законную печать, мечты полёта не отнять.
И в брачные святые узы не заковать свободной Музы!
В ночи и среди бела дня я верю… Ты поймёшь меня.

Игорь, дорогой! Ничего больше не приходит на ум. Стала уже дура-дурой…

Спаси хоть чем-нибудь меня от злого, страстного огня,
От быта, чёртовски глухого и от Него – почти немого.
Я умоляю – дай ответ… Терпеть такого – мочи нет!
Ох, Боже! Где мне приютиться, Чтоб вместе с сыном возродиться?!

Обнимаю тебя и целую! Твоя дурная-предурная Марго».

P.S.

Ой, подожди, дорогой! Я тебе ещё одно стихотвореньице дам в ручки твои нежные, в мысли безмятежные…

Не понимаю, что со мной?! Я вся в себе храню молчанье,
С твоими письмами домой иду, как с тайного свиданья…
Глаза блестят, горят огнём… Душа от счастия ликует…