Округлые покатые плечи, по-детски припухлые ножки, широкая теплая улыбка. Улыбка по-настоящему искренняя, а не приторная, от которой сводит скулы, как от килограмма шоколадного мороженого, политого шоколадом с шоколадной крошкой. После него, как и человека-рафинада, хочется одного – хорошенько проблеваться. А ей хотелось улыбаться в ответ. Легкая полнота в нужных местах ее только украшала.

Я всегда завидовала таким людям, легко несущим нелегких себя по жизни. С такой уверенной и счастливой улыбкой. Мне же мое телосложение с выпирающими костями было неуютно до сутулости.

Рита была из тех людей – солнечных полян или летних сцен без закулисья. Плоская, светлая, открытая. Никаких темных закоулков, загадочных теней, да даже сорняков в ней не было. Про себя я прозвала ее Солнечная.

С ней было очень легко разговаривать – Рита быстро находила темы, вежливо слушала и заинтересованно задавала вопросы:

– Пишешь? Что-то уже публиковала? Ну, ничего, это не главное… Почему ты думаешь, что пишешь плохо? Никто плохо не пишет, просто у каждого свой читатель, ты еще не нашла своего. Хочешь, я буду им?

Солнечная рисовала. После отнекиваний («Ну, я не считаю свои работы чем-то необыкновенным…» и «Я еще ищу свой стиль») она показала на экране смартфона фото нескольких работ – сюрреалистично-мечтательных, как если бы Фрида Кало была по характеру и образу жизни ближе к Белоснежке: девушка с длинными темными волосами рисует автопортрет, а на нем она же дрейфует в море, лежа на ките; стайка бабочек выпархивает из сердца маленькой кудрявой девочки, стоящей в темных джунглях: если приглядеться, то можно увидеть колибри и темные силуэты огромных цветов; смуглая красавица с бирюзовой чалмой на голове, в которой, как в гнезде, сидят цветные птички с длинными хвостами.

– Тебе нужно рисовать для Диснея!

– Мой папа тоже говорит, что мои рисунки только для мультиков годятся.

– Нет, я серьезно. Хочется узнать историю каждой героини подробнее.

– Я буду рисовать, а ты писать сценарии! – Мы рассмеялись.

И хотя я подумала, что от моих историй дети бы впали в депрессию, даже не зная такого слова, рассмеялась по-доброму и искренне.

Через полчаса к нам подсел парень, услышавший русскую речь. Тоже в «Джунгли».

Лев оказался писателем, почти таким же плодовитым, как и его знаменитый тезка. Только тезка был граф, а Лев – графоман. Он написал 12 фэнтези-романов, и, по его словам, это была только половина цикла.

Рита с уважением сказала: «Ого!», на что он смущенно опустил глаза и попытался улыбнуться. Потом начал быстро-быстро, чуть ли не захлебываясь слюной, рассказывать сюжет. Когда мы уже потеряли суть истории и запутались в персонажах, он выдохнул «ну вот так вот» и опять попытался улыбнуться. Зубам в его рту было тесно, они так и норовили высунуться наружу, а он постоянно натягивал на них верхнюю губу, что делало выражение его лица сконфуженно-смущенным. Когда он улыбался с закрытым ртом, казалось, что он съел пол-лимона вместе с кожурой.

Остальных мы увидели только в микроавтобусе. Люди как люди – ничего особенного. В дороге мы перебрасывались обычными туристическими фразочками, состоявшими преимущественно из наблюдений видов за окном: «Пальмы! Такие мощные! Вот в Сочи…», «Даже здесь дороги лучше, чем у нас!», «Как они едут впятером на одном байке?!» и так далее.

Задать вопросы было некому – нас вез вьетнамец, почтительно улыбающийся и кивающий на все вопросы на русском и английском. Одна девушка попыталась спросить на французском, сколько нам еще ехать («Они же были французской колонией!»), но водитель только пожал плечами и, улыбаясь щербоватой улыбкой, быстро закивал головой.