– И о чем же вы хотели меня спросить? – поинтересовалась Кожухова, встав у Ромео за спиной и взяв его за щеки. Покрутила ему голову из стороны в сторону. – Бородин задавал мне массу вопросов, но я абсолютно ничем не смогла ему помочь… Да, я видела Светку в тот день, когда все это произошло. Она сидела в этом самом кресле, и ее поведение ничем не отличалось от обычного… Я говорю об этом, потому что Бородин задавал мне такой вопрос.

– Вы не помните, сколько было времени, когда к вам приходила Светлана?

– Об этом Бородин тоже спрашивал. И я ему сказала, что времени точно не помню.

– А почему вы ему так сказали?

– Потому что я в самом деле этого не помню. Обычно я смотрю на часы только под вечер, когда чувствую, что рабочий день идет к концу. К тому же у меня было много клиентов, весь день расписан. Тогда была суббота, то есть – день свадеб и походов по ресторанам, и в такие дни всегда работы выше головы. По субботам я даже обедаю всухомятку, на ходу.

– Сочувствую, – сказал Ромео. – Кстати, у вас довольно большая витрина, – он чуть качнулся вправо, где действительно находилась большая витрина, с красочными плакатами и рекламой.

– Витрина? – переспросила Кожухова удивленно. – Да, витрина большая, мне нравится работать при хорошем дневном освещении… Но при чем тут витрина?

– За последние две недели в городе не было ни одного непогожего дня, жара стоит страшная, как вы, наверное, уже заметили.

– И что?

– Сейчас десять часов утра, и солнце еще не дошло до вашей витрины. Это произойдет только около полудня, когда солнце поднимется вон над тем зданием с той стороны улицы. Тогда в зале станет жарко, и солнце будет слепить глаза. Как вы поступаете в подобных случаях?

– Очень просто. Мы опускаем жалюзи.

– Но поскольку сейчас они подняты, значит, в какой-то момент вы их возвращаете на прежнее место?

– Да. Как только солнце перестает мешать. Я же сказала, что освещение имеет для меня большое значение.

– А вы не помните: в тот день, когда к вам приходила Светлана, жалюзи были опущены или подняты?

– Ах, вон к чему вы ведете!.. А я-то, дура, голову ломаю: что он ко мне с этой витриной привязался? Умно. Надо же, а Бородин не додумался до этого… Да, жалюзи были опущены. Я сама их опустила, когда

Светка села в кресло. Солнце отражалось в зеркале и сильно слепило, было просто невозможно работать.

– А в каком приблизительно месте вы видели отражение?

– Не стоит задавать наводящих вопросов, я уже поняла, к чему вы клоните. Солнце в тот момент было как раз над углом во-он того дома.

Ромео повернулся к витрине и быстро прикинул.

– Значит, было около часа дня? – спросил он.

– Да, где-то так. Ну, может быть, половина первого, потому что до Светки у меня был еще один клиент, но жалюзи в тот момент еще были подняты.

– Значит, половина первого дня, – заключил Ромео, наблюдая в зеркале, как Кожухова ловко щелкает ножницами над его головой.

– Классно вы это сделали. Я даже вас зауважала, честное слово.

– Кстати, меня зовут Ромео, – он улыбнулся.

– А меня просто Лена…

Но Ромео уже и сам почувствовал, что его собеседница из неизвестной Елены Васильевны Кожуховой превратилась для него просто в Лену. И это ему понравилось.

– А почему вы не спрашиваете, о чем мы со Светкой разговаривали? – спросила Лена. – Бородин об этом спрашивал…

– Я знаю, о чем вас спрашивал Бородин. Поэтому задам другой вопрос: Светлана часто приходила к вам, чтобы сделать прическу?

– Нет, не очень. А если честно, то крайне редко. У нее был свой парикмахер, и моими услугами она пользовалась только в исключительных случаях.

– В каких, например?