Мальчик прислушался. Если очень прислушаться, то можно уловить мамин храп. Только она не храпела. Мамы вообще не было слышно, зато дядя Володя громко говорил. Димка нервно схватился за кубик-рубик и быстро-быстро стал крутить механическую головоломку. Получалась только одна красная грань. Начинал собирать другую, красная ломалась, – выходила желтая. Он понимал, что нужно усилие, что должно пройти время, но то ли ему было не дано, то ли скучно, потому что без увлечённости тоже мало что может получиться. Он хотел услышать, что происходит за стеной, но это же стена, не стекло и не пищевая пленка.

Димка вспомнил вчерашнее утро, когда за стеной была тишина, но это только сперва, а потом легкий хлопок – одеяло падало на пол, шуршали соломенные тапочки, и он как по команде отбрасывал одеяло и сгребая в кучу одежду несся в ванную, где быстро-быстро умывался, одевался, причесывался и выходя из ванной комнаты хитро улыбался, зная, что все равно будет первым и заглядывая в комнату к маме, говорил «Доброе утро». Она подзывала его и целовала-целовала так, что было щекотно.

Грохот прервал его мысли. Ему точно не послышалось. Это был такой шлепок, как будто падает три-четыре одеяла.

А что если этот человек причинил ей вред? Маме больно? Нельзя так сидеть и ничего не предпринимать.

Голос тем временем не умолкал:

Бо-го..го. Те-но…

Тогда зачем он говорит? Если он говорит, то все в порядке? Чего я волнуюсь, Они просто разговаривают. Он мужчина, а ему полагается говорить громко. Мама же мне объясняла, что мужчины говорят грубо, ходят и едят больше чем женщины. Они совершенно другие. А он просто не привык к этому.

Бо-го!

Снова хлопок.

Те-но

Шлепок.

Димка вскочил, одел холодные тапочки, вышел и на цыпочках засеменил к маминой спальне.

Он боялся идти, но более отчетливый голос грубый властный требовательный торопил его.

– Здесь давно не было мужчины.

Становилось тяжело дышать.

– Все пропиталось женским дерьмом. Эти стены нужно выкрасить в холодный синий. И потолок. Это что люстра. Это платье на ножке.

Одним глазком. Ничего, если быстро. Он не заметит.

Он заглянул в комнату и…

– Заходи.

Димка замер. Мамы не было. С кем же он говорил? Дядя Володя смотрел в зеркало, на нем был мамин халат.

–Я уже должен идти, – робко сказал мальчик. – У меня сегодня нулевой урок.

– Твоя мамка сказала, что в школу тебя отведу я.

Это мама сказала? Вчера мама кормила его кашей с фруктами, а потом вспоминала лето, когда было самое лучшее море и никого. Подходили разные мужчины, но она им коротко «Не интересует», и ему это «не интересует» так запало, что потом он это часто использовал. Как же хочется сейчас сказать это, но Димка все же не решился.

– Да нет, я сам, – разве что.

Он подошел к нему, взял за руку и сжал ее. Димке стало больно.

– Ты что меня боишься?

Димка зашмыгал.

– Ты понимаешь, что боишься того, кто хочет помочь тебе избавиться от страха. Странно, как ты считаешь?

– Наверное, – нехотя согласился Димка.

– Далеко твоя школа?

– Всего три остановки. Тут пешком можно.

– Проедемся на метро.

Только не метро. Он его ненавидел. Мама бы никогда не допустила, чтобы он спускался в это подземелье, где все ненастоящее – и свет, и стены, и эти указатели, которые все равно не помогут во время обвала. А люди спешат, давят, не смотрят, что ты ребенок. Под землей все едины. Ма-ма!

На улице было пасмурно. Тополя, замызганные машины и полны одежд, взрывающие лужи сапоги – все было в унисон этой прогулке.

– Вот ты прыгаешь от лужи к луже, потому что у тебя ботиночки. Мне почему не страшно, потому что у меня сапоги!

Это были сапожища. Дядя Володя носил огромные сапоги.